Бедолаги - Катарина Хакер

— Я же хочу тебе помочь, — сердито сказала Изабель.

А Сара заплакала, и Изабель с изумлением прислушивалась к ее беззвучному, прерывистому всхлипыванию. Спустила Полли на землю, осмотрелась. На террасе увидела опрокинутый стол, ножки торчат, устремляясь в пустоту. Запущенным садом пользовались только для того, чтобы выбрасывать сюда все ненужное, ломаное-переломаное. Дрозд уселся на ограду, почистил перышки, завел свою песню. Откуда-то пахнуло гнилью, плесенью. В нескольких метрах отсюда ее кабинет, ее компьютер, красивая и чистая квартира. Девочка всхлипывала, кошка, мурлыча, терлась об ее ноги.

— Что ты с ней сделала? — не сдержалась Изабель. — У нее рана.

Впрочем, рана была совсем небольшой, и кровь уже засохла.

— Ладно, ничего страшного, — нетерпеливо добавила Изабель и еще раз осмотрелась. «Такое может быть где угодно, — размышляла она, — хоть в Боснии, хоть в Багдаде». Это оборотная сторона ее собственной жизни. Как будто мера страдания твердо определена, а дальше — кому как повезет.

Сара робко поднялась с колен, протянула руку к Полли, чтобы погладить, но кошка отпрыгнула в сторону.

— А ты что хотела? Ты же ее побила, — холодно произнесла Изабель.

Девочка подняла голову, посмотрела на Изабель. Глаза серые, взгляд требовательный.

— Это моя кошка, — заявила она с вызовом, встала вплотную к Изабель, виноватая, но готовая защищаться. «Само противоречие», — нашла формулировку Изабель и почувствовала себя обвиняемой. Твердым шагом направилась к ограде. Дрозд улетел. Сара и кошка не шелохнулись. Ничего не стоит помочь девочке и вытащить ее отсюда, и вот она рядом, сопит, подванивает кислятиной, тянет руки кверху. Но Изабель взяла на руки кошку, посадила там, наверху, и стала искать выемку или выступ, где хватит места для ноги, а поскольку стену с этой стороны выложили плохо, а может — никогда не подновляли, она тут же нашла, что искала. Но соскользнула вниз по мокрому кирпичу и в конце концов забралась наверх, схватившись за ствол дерева. Только блузка разорвалась.

Сверху, со стены, она еще раз посмотрела на девочку. Та даже не пыталась последовать за ней. Онемев от ужаса, Изабель увидела, как все детское исчезает с этого лица, оставляя за собой страдание и безысходность. Хватило бы нескольких слов, чтобы успокоить Сару, или протянутой руки, чтобы поднять ее наверх, к кошке. А кошка мурлычет. «Какая отвратительная сцена, какой идиотизм — вмешиваться», — вот что подумала Изабель. Решилась — и спрыгнула в собственный сад, подхватив обеими руками кошку и усадив ее в траву, которая и выглядела свежее, и пахла лучше. Дверь в дом открыта, и жизнь у нее — если посмотреть со стороны — упорядоченная и складная, как подарок на день рождения, пока не распакован. Пока ждет своего часа.

Кошка потерлась головой о щиколотку Изабель, мяукнула. «А ведь можно, — мелькнуло у нее в голове, — можно опять посадить ее на ограду, столкнуть на ту сторону». Всё имеет две стороны. Разве она, как намеревалась, помогла девочке? Вот и будет через тонкую стену подслушивать шумы в соседней квартире, зная все, что там происходит, как соучастница. Понятно, что Сара не сумеет войти в дом, дверь закрыта, замок защелкнут. Пройдет часа два или три, пока вернутся ее родители. Пока Якоб вернется с работы. Она взяла на руки кошку, нелепое и испуганное создание. Откуда кошке знать, что будет с ней дальше, после приземления в чужом саду? Так. Отправить назад, на ту сторону. «Зачем я все это делаю?» — возмущалась про себя Изабель. А кошка, кажется, умела читать чужие мысли. Незаметно собралась, чуточку напрягла лапы и шею, готовясь к падению с высоты ограды. Но потом опять расслабилась, вроде как придя к выводу, что бояться нечего. Замурлыкала, уютно пристроилась на руках. «Классический образец кошки», — пришло Изабель в голову, когда она увидела свое и кошкино отражение в стеклянной двери, поднимаясь по ступеням.

Толкнула ногой дверь и аккуратно опустила Полли на пол в гостиной. Правда, кошке это явно не понравилось. Может, оттого, что дверь тут же закрылась и новый дом оглушил ее незнакомыми звуками и запахами. Может, она — если б могла объясниться жестами — рада бы вернуться к девочке, которая рыдает, или блюет на той стороне, или бьется в запертую дверь, боясь то ли наказания, то ли темноты.

Раздался телефонный звонок, и Изабель обрадовалась звонку и голосу Петера, предложившего новый заказ: обложка для аудиокниги, недорого и оригинально. «Короче, старая песенка», — заключил Петер. Он занят переездом, Андраш — поездкой в Будапешт. «Ну вот, пока Андраш не вернется, твоя очередь работать, — заявил он, — давай-ка, помогай, там Ласло уговаривает его остаться, но ничего из этого не выйдет». Усталый голос Петера звучал и приветливо, и сухо; он вообще не спросил, как у нее дела.

Полли, мяуча, отправилась за Изабель наверх, в кухню, обнюхала мисочку с молоком, поставленную на полу специально для нее, внимательно проследила, как в другой мисочке Изабель мелко нарезает для нее мясо. Ей понравилось кормить кошку, и, вспомнив о Саре, которая сейчас сидит там, в саду, на корточках, и обливается слезами, но все равно является хозяйкой кошки, Изабель сочла ее относительно счастливым ребенком. Насытившись, Полли отправилась на экскурсию по дому. Как настоящий сыщик, она сразу полезла наверх для проверки дальних помещений — спальни и кабинета Якоба, где тот, впрочем, никогда не бывал. Одержим работой в конторе и не терпит расспросов. Однако Изабель тоже ему не рассказывала, чем заполняет свои дни. «Обоюдное молчание, — так думала Изабель, — все равно что предоплата, вопрос только — за какую покупку».

Кошка осталась наверху, а Изабель спустилась на первый этаж, открыла окно. Уже смеркалось, небо закрывали плотные облака, порывами налетал ветер. По улице шел толстый человек в огромном тюрбане, двое детей в школьной форме степенно, как пожилые дамы, следовали за ним. В любую минуту на улице мог появиться Якоб, заметить Изабель, помахать рукой. И вдруг на подоконник, напугав ее, вспрыгнула Полли. Изабель схватила кошку обеими руками, собираясь унести подальше от окна, но та сопротивлялась, пыталась вырваться из рук. Изабель ее отпустила. Полли, кажется, удивилась, как-то странно присела, — может, она стара для прыжков? А потом выпрямилась и молнией умчалась к воротам, скрывшись где-то за припаркованной машиной.

В кухне стояли три бутылки красного вина, одна из них початая. Якоб принес суши, Элистер явился на полчаса позже. Ели мало, больше всех пила Изабель. Элистер взял ее на руки, закружил:

— Якоб, какая у тебя удобная жена!

А ее тошнило, но недолго. Якоб выпил за ее здоровье, она тоже быстро осушила бокал, Элистер немедленно его наполнил. И тут оба встали, подошли к ней — прямые, стройные, уверенные. Якоб обернулся к Элистеру, Изабель заметила, как они переглядываются, почувствовала их руки на спине, рука Якоба гладит по волосам, по лбу, скользит по лицу, в шутку прикрывая ей глаза, другая рука ощупывает попку, суется между ягодицами, насколько позволяют трусики, и как будет приятно, когда эта рука двинется выше, найдет резиночку и повозится у «молнии», это точно Элистер, и рот у нее открыт, и голова не кружится, сознание ясное, хотя чей-то большой палец пролез между губами, и самой хочется закрыть глаза, и кто-то дышит в ухо, дует в ухо, это точно Якоб, стоит только открыть глаза, как все замрут, но рано, рано, еще минутку. Изабель затаила дыхание, чей-то язык лижет ее ухо, это Якоб, а раз это Якоб, то, значит, это Элистер встал на колени и тычется головой между ляжками, что-то она слышит, чувствует какое-то движение — видно, рука Якоба водит по голове Элистера, ага, наконец она увидит их обоих голыми, скорее бы, ей не терпится. Но никто не тронул ее грудь, и язык уже не лезет в ухо, чьи-то пальцы на затылке, но это щекотно — и больше ничего, кто-то все испортил, всех предал. Только поверить не хочется, и она плотно прикрывает веки, потягивается, предлагая желающим свое тело, но возбуждение спадает, и рука рефлекторно натягивает трусики, хотя там и другая рука — это Элистер, и ее как током ударяет его гнев, ногти впиваются в его запястье, а он пихает ее руку в трусики, и вот она — срамная влажность, и, забыв про хватку, про гнев, она щупает мягкую кожу, тонкую и старую, будто это не она сама, а старуха, старухино тело, возбуждающее не желание, а сочувствие. Кто-то потянул ее руку вверх, это Якоб, он-то все и испортил. Добился позора, и Элистер как чужой, и она против этого бессильна. Якоб взял ее на руки, отнес наверх, сама она и вправду идти не могла, уложил в постель, прикрыл одеялом, не раздевая. Рука у нее все там же, между ног, а глаза закрыты. Слышала шаги, тихие переговоры, оба еще внизу — может, целуются? Изабель лежала на кровати, понимая, что унижение стало отныне частью ее тела.