За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

— Что это?

Анатолий Алексеевич усмехнулся и молча нажал кнопку на диктофоне.

«…Мне всегда было тесно в рамках системы… было бы лучше, если бы я работал бригадиром на каком-нибудь полуразвалившемся заводе или инженером в каком-нибудь занюханном НИИ?.. Я юрист, закончил Высшую школу КГБ, знаю оперативную работу, много занимался научной работой…» — Кузин узнал свой голос. Он с ужасом смотрел на миниатюрный приборчик, издающий страшные для Кузина слова.

Анатолий Алексеевич спросил:

— Хватит? Там еще про деньги есть!

Кузин сидел, опустив голову. По нему было видно, что только сейчас он, по-видимому, понял, в какой степени зависимости он оказался от своих новых «друзей».

— Повторяю, Олег Юрьевич. Ровно через две недели я жду материал. Если будете опять избегать нас, то я вынужден буду…

Кузин поднял голову, посмотрел на Анатолия Алексеевича и тихо сказал:

— Не надо. Я все понял. Я постараюсь.

— Ну вот и хорошо. Через две недели я жду вас здесь же. До встречи!

Анатолий Алексеевич встал и, не оборачиваясь, пошел к двери.

С тех пор Кузин начал совершенно новую для него жизнь. Разумеется, он выполнил свое обещание и передал сведения о западногерманских фирмах. Достать их ему было довольно просто. В научной библиотеке «Прогноза» он взял пухлое дело с материалами законченной научно-исследовательской работы, якобы для подготовки годового отчета. Затем аккуратно, насколько мог, столбиком переписал на отдельный листок бумаги все указанные в одном из документов фирмы, которых насчитывался не один десяток. В рабочую же тетрадь, как и полагается пронумерованную, прошнурованную и скрепленную мастичной печатью, он сделал несколько выписок из разных документов. Это на случай, если кто-либо захочет проверить, для чего он брал дело. Ведь каждый раз в регистрационной карточке делалась соответствующая запись, в конце которой в обязательном порядке расписывался любой сотрудник, берущий дело хотя бы на пять минут. Таков был жесткий порядок ознакомления с секретными материалами. Впрочем, тот, кому хотелось его обойти, всегда мог найти способ это сделать. Вот и Кузин, пользуясь тем, что был одним из разработчиков той научно-исследовательской работы, практически имел свободный доступ к «своим» материалам, что и позволило ему «перекачать» часть из них туда, где оценивали подобную информацию гораздо дороже, чем в Комитете госбезопасности.

Потом было еще одно поручение, затем следующие. Сначала Кузин очень боялся, что кто-то обратит внимание на его суету вокруг документов, но очень скоро понял, что сейчас было не до него. Нервозность, вызванная постоянными нападками на органы КГБ, резкое падение престижа профессии чекиста — все это не могло не наложить отпечатка на настроение сотрудников. Некоторые из них, таких было, правда, еще меньшинство, разочаровавшись в своей работе, подумывали о том, как поскорее уйти из Комитета, чтобы не оказаться в хвосте событий, успеть вскочить в набирающий ход «рыночный» поезд, вписаться в многоукладность экономики. Что и говорить, именно тогда отдельные сотрудники органов госбезопасности стали задумываться о том, что их работа в ЧК может стать неплохой крышей для предпринимательских структур и позволит существенным образом поправить свое материальное положение. Кузин, наверное, был одним из первых, кто понял это и начал извлекать для себя пользу из почти уже не интересующей его и надоевшей работы. Через некоторое время после возобновления контактов с Анатолием Алексеевичем Кузин смог приобрести теплый гараж для новой машины, потом построить на даче баньку, а главное — осуществить свою давнишнюю мечту: купить дорогостоящую стереосистему фирмы «Сони».

В общем, у Олега Юрьевича после того, как он почувствовал результаты своего, как он говорил, «дружеского взаимодействия» с Анатолием Алексеевичем, стало все складываться как нельзя лучше. Он стал уже подумывать о том, чтобы улучшить свои жилищные условия, как вдруг кто-то из сослуживцев не то в шутку, не то всерьез спросил:

— Кузин, тебе чего, тетка из Америки наследство оставила? Смотри, живешь на нетрудовые доходы!

Он тогда начал суетливо оправдываться, подыскивая необходимые объяснения, но его сослуживец только похлопал его по плечу и сказал:

— Не боись, Кузя! Никому не скажу!

С тех пор в душе Олега Юрьевича поселилось чувство тревоги и он стал более осторожным, чем прежде. От идеи приобретения новой квартиры он отказался, но решил «накопленные» деньги пустить на ее ремонт, который он и начал в первых числах августа.

Утром девятнадцатого августа он, как и все, услышал сообщение о введении чрезвычайного положения в стране и создании ГКЧП. Сначала из тревожно звучащих слов диктора он ничего не понял. Ему даже показалось, что по радио передают фрагмент какого-то радиоспектакля, где в ходе действия заболевает Президент и этим пользуется группа его приближенных, чтобы лишить его власти. Но потом Кузин понял, что передаваемое сообщение совсем не шутка. Прибавив громкость, он даже вздрогнул от услышанного:

«…решительно вести борьбу с теневой экономикой, неотвратимо применять меры уголовной и административной ответственности по фактам коррупции…»

В голове у Олега Юрьевича роились самые разные мысли, но среди них преобладала одна: что же сулит введение этого ГКЧП для него, для Кузина? Получалось, что ничего хорошего, так как новая власть обещала покончить со всем тем, что открывало для него самые блестящие перспективы, более того, создавала реальную угрозу для его благополучия. «Вот сволочи! — думал Кузин, — Только начали жить по-настоящему, а они опять свое — «защита интересов народа», «недопущение хаоса», «сползание общества к катастрофе»! Теперь все пойдет прахом!»

— Олежка, ты мне можешь объяснить, что стряслось? — озабоченно спросила Надежда, жена Кузина, считающая своего мужа человеком незаурядным, чрезвычайно способным и незаслуженно незамеченным.

— Я что-то сам не пойму. Похоже, что это — переворот.

— И что же делать?

— Да ничего. Я на бюллетене. Ввязываться в это… Сейчас лучше переждать дома. Кто его знает, как там дальше будет! Видишь, говорят Горбачев болен. А может, совсем не болен! Нет, я болт забил на это!

— Сегодня рабочие придут в десять…

— Если они вообще сегодня придут! — в раздражении выпалил Кузин. — Ты чего, не понимаешь?

— Я…

— Едрён батон! Пораскинь своими куриными мозгами! — внезапно очень грубо прокричал Кузин. — Ты же видишь, сейчас все пойдет взад! И не видать нам ничего! Опять станем быдлом! Так отоварят — мало не покажется!

Для Надежды грубость мужа не была неожиданной. Она давно привыкла к его резкости и вспышкам гнева, объясняя их особенностями его неуживчивого характера и непризнанием людьми его многочисленных талантов, а начальниками — его выдающихся способностей. Она верила рассказам мужа, что, где бы он ни работал, его везде окружала непроходимая серость. Что только из-за козней неудачников и тупости начальства он не смог продвинуться по службе и защитить диссертацию. Конечно, она понимала, что многие неудачи мужа объясняются его завышенной самооценкой, самомнением и амбициозностью. Но она, несмотря ни на что, любила его и всегда находила для себя оправдания его вспыльчивости, а нередко и прямо-таки хамского поведения.