За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

(Ю.И. Скобелев[72], помощник начальника Десятого отдела КГБ СССР).

Черная «Волга» обогнула памятник Дзержинскому и свернула к шестому подъезду большого серого дома. Из подземного перехода, со стороны улицы Кирова и Фуркасовского переулка к зданию КГБ двигались буквально потоки людей. Это сотрудники госбезопасности, кто по вызову, кто по собственному разумению, устремились туда, где рассчитывали обрести ясность в развитии обстановки, понять, что происходит и что следует делать. Многие из них находились в отпусках, кто-то работал «в городе», некоторые отдыхали после дежурства или ночной работы. Но, услышав не совсем внятные сообщения по радио и телевидению, они полагали, что их место сейчас там, где, как их учили, они должны быть в непредвиденной ситуации, — на службе. Они рассчитывали, что «отцы-командиры» точно знают, как надо действовать, чтобы все не скатилось к кровавым разборкам и столкновениям.

ИНФОРМАЦИЯ: «…Создание ГКЧП в конторе было воспринято по-разному. Кто-то замер, ощутив исходящий от него леденящий холод. Кто-то, напротив, стряхнул оцепенение и начал проявлять признаки активности. Им казалось, что наступают критические дни, способные вернуть все на круги своя. В коридорах слышались скрытые угрозы: «Мы им покажем!» Впрочем, конкретно сказать, кому именно «покажем», никто не мог…»

(А.Г. Михайлов, начальник пресс-службы Московского УКГБ. «Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин». Москва, 2001 год).

Андрею казалось, будто сложенный вчетверо лист бумаги в кармане пиджака жжет грудь. Впервые в жизни он ощутил себя в роли человека, совершающего какие-то запретные действия — поступок, который может быть кем-то расценен как неподчинение. Это органически противоречило самому существу характера Орлова, который, сколько себя помнил, всегда был исполнительным и законопослушным. Ослушаться приказа было для него просто немыслимым. Сын офицера, сам отслуживший срочную службу в армии, причем в сержантской школе, а теперь офицер госбезопасности, он и помыслить не мог не выполнить указаний вышестоящего начальника. Даже тогда, когда понимал их никчемность или даже тупость.

И вот теперь он несет в здание КГБ СССР бумажку с текстом, который, по сути, требует от сотрудников органов госбезопасности не подчиняться указаниям власти! Ведь ГКЧП потребовал «неукоснительного исполнения» своих указаний от каждого гражданина и должностного лица. А Иваненко — «уверен, что сотрудники органов КГБ РСФСР решительно откажутся от участия в антиконституционном перевороте».

А раз откажутся — значит, не выполнят! Значит — не подчинятся! Вот ведь какие дела!

«А что, если меня арестуют прямо на входе? — пришла Андрею в голову тревожная мысль. — Может быть, Крючков уже дал команду арестовать всех сотрудников Российского комитета? На всякий случай! Чтоб не препятствовали! И Слава Бабусенко сидит уже где-нибудь под замком?» Но он отбросил эти нелепые мысли и решительно взялся за ручку массивной двери.

19 августа 1991 года, утро.

Москва. Теплый стан

Кузин узнал о том, что в стране введено чрезвычайное положение, находясь дома, на больничном. Честно говоря, он не болел. Просто ему нужно было несколько дней для того, чтобы закончить ремонт в квартире. Мастера, которых он нанял для этого, работали из рук вон плохо и все время норовили что-нибудь сделать тяп-ляп. Его жена, тихая, миловидная женщина с аккуратной прической, работавшая врачом-стоматологом, справиться с этой оравой, естественно, не могла.

После того как ученый совет отказал Кузину в защите диссертации, он резко изменил свои первоначальные планы и решил полностью посвятить время благоустройству своего жилища. Квартира его находилась в одном из стандартных домов в Теплом Стане и, конечно же, не отвечала представлениям Кузина о комфорте. Но сменив свою старую машину на темно-вишневую «семерку», Олег Юрьевич снова оказался «на нуле». Переход на новое место работы отодвинулся на неопределенное время, и он снова стал задумываться о том, что пора завершать службу и подыскивать себе место под солнцем, благо совместных предприятий с каждым днем становилось все больше и больше. Но вот незадача: после того, как человек, с которым Кузин встречался полгода назад в ресторане, вручил ему энную сумму, Олег Юрьевич почувствовал, что «попал на крючок». Сначала мягко, а потом все более жестко и настойчиво от него стали требовать «отработать» полученный аванс.

Сначала Кузин находил поводы для того, чтобы отказаться от встречи со своими кредиторами, но однажды ему недвусмысленно дали понять, что водить себя за нос не позволят.

Как-то раз Кузина подозвали к телефону и он, полагая, что звонит его приятель, уже настроился на то, чтобы договориться с ним о предстоящей поездке за город. Однако вместо голоса друга он услышал поразительно знакомый, но не ясно кому принадлежащий голос.

— А кто это говорит? — спросил Кузин.

— Анатолий Алексеевич, — проговорил незнакомец и замолчал, как бы давая понять, что этого вполне достаточно, чтобы Кузин узнал его.

— Какой Анатолий Алексеевич? — похолодев, спросил Олег.

— Нехорошо, Олег Юрьевич, — проговорили на том конце провода. — Нехорошо. Вы по-прежнему считаете, что Комитет изжил себя, или…

— Вы… вы что-о-о? Я понял, понял! — с испугом проговорил Кузин и посмотрел по сторонам, как будто захотел убедиться, что их телефонный разговор не привлек чьего-либо внимания, — Я узнал… узнал вас!

Кузин, конечно, помнил этого человека и тот день, когда получил заветные пять тысяч на машину. С того времени Олег Юрьевич ни разу не видел Анатолия Алексеевича. На Кузина выходили от его имени какие-то люди, предлагали встретиться, напоминали о его желании работать в фирме. Он обещал, потом, ссылаясь на занятость, болезнь или командировку, отодвигал намечаемую встречу. До сих пор ему это удавалось, но теперь он буквально кожей почувствовал, что на этот раз ничего не выйдет, увильнуть не получится.

— Ну вот и хорошо, что вспомнил, — проговорил Анатолий Алексеевич и, не спрашивая согласия Кузина, назначил ему встречу в том же месте, что и полгода назад.

Разговор был уже совершенно другой. Если в прошлый раз Анатолий Алексеевич пускался в пространные рассуждения о том, какими мотивами Кузин должен руководствоваться, соглашаясь на сотрудничество с его фирмой, то теперь он просто сформулировал перед Олегом Юрьевичем конкретную задачу и обозначил срок, к которому она должна быть выполнена.

— Я знаю, что вы участвовали в исследовании по немецким фирмам, работающим на русском рынке. Через две недели я жду от вас полный список тех из них, в отношении которых у КГБ есть данные, что они занимаются шпионажем на территории СССР или…

— Вы что, Анатолий Алексеевич? Это же… — прошептал Кузин, сразу почувствовавший, как у него пересохло в горле. — Это же совершенно секретные сведения…

Собеседник ничего не ответил, а только каким-то тяжелым, недобрым взглядом посмотрел на Кузина, потом достал что-то из внутреннего кармана пиджака и положил на стол. Маленькая черная коробочка округлых форм с миниатюрными кнопочками выглядела несколько странно на столе, уставленном блюдами с закусками. «Диктофон!» — понял Кузин, но все равно спросил: