Золото - Крис Клив

Зоя пригласила ее пообедать. Она собиралась чем-то порадовать Кейт, попросить прощения. У нее и в мыслях не было что-то рассказывать о себе. Но так уж вышло, что она рассказала ей об Адаме и расплакалась прямо в ресторане «Линкольн» – по-настоящему, со слезами. А Кейт утешала и обнимала ее, пианист начал играть тему из «Придурков из Хаззарда» – все быстрей и быстрей, но сразу понял, что веселья этим он никому не прибавит.

На другой день они уже тренировались вместе. К Зое сразу вернулись силы. Ее поразило то, что Кейт смогла простить ей Кардифф. К концу зимы Кейт несколько раз спрашивала у Зои, не хочет ли она побывать у психолога. Зоя машинально отвечала согласием – скорее из-за того, что все еще жалела о содеянном, нежели потому, что верила, будто это поможет. Наконец она стала раз в неделю ходить к психологу. Кейт провожала Зою до дверей кабинета, улыбалась на прощание и сжимала ей руку. Зоя не ложилась на кушетку, нет, она упорно садилась в кресло, психолог задавал ей короткие вопросы, потом сам устраивался в кресле – так, что они были на равных, Зоя даже могла смотреть на него чуть свысока.

В комнате воцарялся вакуум, который Зоя должна была наполнить воспоминаниями. Будто это так легко сделать. Как видно, психолог считал воспоминания чем-то вроде отработавших ступеней ракеты, полагал, что они способны беззвучно упасть на землю, и не допускал даже мысли о том, что Зоя все еще не рассталась с ними, что в них еще есть топливо. По его мнению, держаться за прошлое не имело смысла, ибо это серьезно снижало шансы взлета. Но чем больше Зоя говорила об Адаме, тем сильнее действовала на нее сила притяжения.

После всех этих разговоров она чувствовала пустоту и слабость, хотя психолог утверждал, что ей это на пользу. В конце каждого сеанса он упирался локтями в стол, сводил кончики пальцев и прикасался ими к нижней губе. А потом подводил итог и скромно просил Зою высказать свое мнение по поводу его выводов. Зоя соглашалась с тем, что она не умеет подавлять гнев и это – проблема, что страдает от неспособности мириться с поражением, хотя они у нее нечасты и вообще являются неизбежной и здоровой составляющей.

Но стоило во всем этом признаться, как она злилась еще сильнее. Признавая, что плохо переносит поражения, она сразу чувствовала себя проигравшей. Кейт встречала ее возле клиники, и они отправлялись пить кофе. Зоя старательно смеялась, заказывала еще одну порцию фундука, говорила, что чувствует себя значительно лучше.

А между тем результаты на тренировках не впечатляли. Стоя на стартовой линии вместе с Кейт, она не находила в себе прежней ярости и надеялась исключительно на мышечную силу. Место злости заняла тихая боль – холодная, серая, как ноябрьское море. Зоя оказывалась побежденной еще до стартового свистка. Кейт уходила вперед с каждым кругом, и Зоя начинала бояться, что психолог окончательно ее вылечит.

Том выставлял Зою против Кейт каждую неделю, и когда она совсем перестала выигрывать, то прекратила свои визиты к психологу. Она сказала подруге, что все в порядке, и Кейт за нее порадовалась.

На ближайшей тренировке Зоя победила впервые за месяц. Две недели она выслушивала по телефону терпеливый голос психолога с предложениями вернуться к терапии. Наконец он перестал звонить.

У Кейт с Джеком дела пошли на лад. Зоя пыталась изображать радость, когда Кейт рассказывала об их планах купить дом, а потом, может быть, завести детей. Она стала приглашать Зою к себе после тренировок, мало-помалу Зоя привыкла болтать о том о сем с ней и Джеком за чаем. Сначала присутствие Джека ее смущало, но скоро она уже вместе с Кейт посмеивалась над его музыкальными пристрастиями, а однажды расхохотались все трое. Джек откинулся на спинку стула, Кейт заваривала чай, а Зоя изображала австралийский акцент Тома. «Вот то, что надо, – подумала Зоя. – Вот теперь я живу, и у меня есть друзья».

Но в конце марта ее друзья поссорились. Ничего не было сказано, однако Зоя заметила, что Кейт перестала болтать с ней в минуты отдыха на тренировках, что привычные приглашения зайти в гости вдруг прекратились; она даже не отвечала на Зоины телефонные сообщения. Кейт оправдывалась: говорила, что устала, что у нее назначена какая-то встреча, и за пределами трека они почти перестали общаться. Сначала это тревожило Зою, потом смущало, а потом она ужасно расстроилась. Кейт стала ее лучшей, единственной ее подругой, и потерять ее… Даже страшно подумать! Впервые в жизни Зое стало трудно вставать по утрам. Она подолгу сидела на краю кровати, обхватив голову руками, и чувствовала полное опустошение.

Наконец она подошла на велодроме к Джеку и впрямую спросила, что происходит. Он ответил, что расстался с Кейт.

Как это произошло? Однажды они заговорили о Зое, и Джек сделал ошибку – он так и сказал: «ошибку», признавшись в том, какие чувства к ней когда-то испытывал. Возникла ссора – очень глупая ссора: ведь все это было в прошлом. Ну разве не глупость? Разве это не грустная попытка сесть в лодку и поплыть по воде, которая давным-давно исчезла под далеким-предалеким мостом?

Да, согласилась Зоя. Очень грустно и глупо, и главное – из-за такой ерунды! Потом она вернулась в свою квартиру и не спала полночи. Все думала о себе и Джеке.

Неделю спустя Джек поехал в весенний тренировочный лагерь Британского центра велосипедного спорта – на день раньше Кейт. Зоя уже была там. Поздно вечером она постучала в дверь Джека. Оба старались доказать друг другу, что все хорошо, но это было не так: ничего хорошего не получилось. Кейт находилась в тысяче миль от лагеря, но чем больше они пытались раствориться друг в друге, тем отчетливее нарастало ее присутствие в комнате. Зоя первой это почувствовала. Неловкость все нарастала, казалось, вот-вот у нее разорвется сердце. Лежа обнаженной рядом с Джеком, придя в себя после эйфории первых минут, она поняла по его глазам, что у него точно такие же чувства.

– Прости, – сказал он. Она вздохнула.

– Не за что извиняться. Я пойду. Джек удержал ее.

– Не надо. Останься и просто усни, ладно?

Оба притворились, что засыпают, и так лежали, упершись взглядом в стену, пока за ставнями не забрезжил бледно-серый рассвет.

Тогда Зоя встала, тихо собрала одежду и на цыпочках прошла к двери. Им обоим, решила она, важно сохранить чувство собственного достоинства. Если бы Джек не спал, одному из них пришлось бы произнести слова прощания. Невесомые, мудрые – такие, чтобы сгладить весь этот ужас. Очень важно сохранить некое пространство для мысли о том, что такие слова могли быть произнесены. Оставалось лишь сорвать их с губ, как плоды на рассвете с низко нависших ветвей.

Зоя пошла к морю. Оставив свои вещички на склоне дюны, окунулась в воды Атлантики – как раз тогда, когда над горизонтом взошло обнаженное солнце. Низко над водой, скользя над самым морем, беззвучно пролетели три пеликана. Горизонт был юным и ровным, вода шелковистой. Дул еле заметный бриз. Едва касаясь дна кончиками пальцев, Зоя смыла с себя прошедшую ночь. Потом оторвалась от дна и поплыла легким кролем.

На глубине море было уже темно-синим и очень холодным. У Зои перехватило дыхание, казалось, она вот-вот задохнется. На волнах взлетали барашки, брызги летели в лицо. Ей пришлось отвернуться от ветра, лечь на спину, чтобы отдышаться. Она взлетала и опускалась на волнах и была одна-одинешенька в светлеющих складках воды. Когда она поднялась на гребень очередной волны и оглянулась на берег, то увидела, что он, оказывается, гораздо дальше, чем она думала. Гостиница, Джек, тренировки, гонки – все это находилось в приземистом бетонном здании среди далеких дюн. А здесь была только она.