Большая книга экстрасенса. Упражнения для развития сверхспособностей - Николай Норд

– А где мы?

– На Дунае, к Измаилу причалили.

Я подивился сказанному, ведь от Измаила до Тулчи, где мы пребывали в тюрьме, расстояние верст пятьдесят. Правда, виду не подал, а только сказал:

– Так тут же теперь русские стоят!

– Вот и иди к ним, назад в Румынию не возвращайся, иначе опять в тюрьму попадешь.

– А ты, отец, как же?

– Обо мне не заботься, я свои проблемы сам решу…

Ну, дед отплыл, а я пошел в город, там меня патруль задержал, уже советский, подержали в обезьяннике денек, пока выясняли, кто я да что, а потом предложили в Советскую Армию идти добровольно. Я и пошел – а куда деваться было? Ну, а дальше ты все знаешь: вскоре война пришла, потом контузия, госпиталь в Новосибирске – так тут и остался насовсем, ети ее мать!

Вот такую историю с телепортацией рассказал мне мой тесть, в которую ныне я вполне склонен верить. Тем более что нечто похожее я когда-то испытал в детстве, будучи учеником четвертого класса, однако объяснить тогда свое приключение я толком не мог и даже никому ничего не сказал, дабы не засмеяли. В итоге, моя собственная история неосознанно была похоронена в глубинах моей памяти и выужена оттуда вновь спустя десятилетия.

А дело было так: с началом нового учебного года у нас в четвертом классе появился новичок – Петя Вавуло, толстый, неуклюжий и женоподобный мальчик, сын какого-то высокопоставленного военного – то ли полковника, то ли генерала, которого перевели в наш город на службу. Так этого Петю, тихого и красногубого паиньку, похожего на голубя с веткой мира в зубах, обижали все кому не лень. Бить, конечно, никто его не бил, но шутили зло: то петухом из-под парты кричать заставляли, то в рупор физруку наплюют, а на несчастного Петю свалят. Завидовали. Он был отличник, из богатеев, а в нашей школе в основном беднота из рабочих семей обучалась. Но чего у пацана нельзя было отнять, так это того, что он все терпел и не жаловался ни учителям, ни родителям, иначе в школе такого шороху бы навели!

А однажды, когда на перемене пацаны измывались над ним в очередной раз, я заступился за безответного Петю, отбил налетчиков, после чего Петя прилюдно, у всех на глазах, подскочил ко мне и поцеловал в щеку пухлыми и влажными, как у рыбы, губами.

Я, признаться, опешил. Такой его поступок был недостоин мужчины, хоть и круглого отличника, и казался мне совершенно бабьим, постыдным, отчего часть этого постыдства как-то бочком легла и на меня. Но все это было Петей сделано так искренне, с такой сиятельной благодарностью, что вся моя сердитость тут же рассеялась. Тем не менее, после уроков на улице я ему по-дружески объяснил, что негоже пацанам так выражать свою признательность, лучше пожать руку или приятельски похлопать по плечу, ну, на худой конец, просто устно поблагодарить, что Вавуло тут же горячо и незамедлительно сделал еще раз.

Но не в этом дело, а в том, что с тех пор малый возлюбил меня, словно брата родного, и я стал частым гостем в его доме. А надо сказать, что тогда основное население Советского Союза было утрамбовано целыми семьями по комнатушкам в перенаселенных коммуналках, словно сельдь в бочках. Петя же, по сравнению с этим пролетарским большинством, жил в совершенной роскоши: вместе с неработающей мамой и военным-папой они занимали отдельную трехкомнатную полногабаритную квартиру в сталинском доме.

Квартира эта имела паркетный пол, как у нас в школе, была прилично обставлена и полна увлекательнейших книжек и игрушек, начиная от детской железной дороги и армии оловянных солдатиков и кончая армейским биноклем и кинопроектором для просмотра всяких мультиков. К тому же у Петюни – так называли его родители, и так теперь его стал называть и я – дома всегда были дорогие конфеты, фрукты, пирожное и всегда приветливая мама. И она любила музицировать на белом «Зайлере» и никогда в жизни не могла подумать, что у ее сыночка наконец-то появится настоящий друг вроде меня. Почему же мне было не ходить сюда почаще? Но только эта мама – женщина молодая, высокая и красивая (даже будучи пацаном, я это прекрасно осознавал) всегда перед тем, как угощать нас пирожными с чаем, требовала мыть руки.

И вот однажды я прошел в ванную, чтобы выполнить эту водную процедуру перед полдником, и вдруг увидел, как стена слева от меня словно бы растворяется, и за ней обнаружилась лесная лужайка, на которой росли цветы, летали стрекозы и бабочки, а на пеньке что-то грыз бурундук, держа еду в лапках. Я был так заворожен, что сделал было шаг в направлении открывшейся панорамы, испугав убежавшего бурундука, но что-то сдержало меня, и живая картина исчезла. Она простояла передо мной в общей сложности секунд пять или десять, и я потом не мог понять: то ли я на ходу заснул, то ли мне это просто привиделось. Впрочем, в детстве со мной приключалось немало чудесных вещей, так что я не придал особого значения этому случаю.

После этого я еще много раз был в гостях у Петюни, но ничего подобного больше не случалось, пока однажды я не попал к нему на день рождения, который пришелся как раз на Крещение. Взрослые, поздравив Петюню за общим столом и задарив подарками, отправили детей в другую комнату, где за низеньким гарнитурным столиком был накрыт наш праздничный обед. Кстати, нас всего-то было трое: сам Петюнчик, ваш покорный слуга и его двоюродная сестра Юля, как сейчас помню – косоглазая, с угловатой фигурой, тощалая дылда девяти лет, которую природа обделила красотой. Естественно, перед тем как вкусно перекусить, мама Петюни наказала помыть руки, причем одному только мне. Наверное, Юля и Петя сделали это раньше – не знаю. Делать нечего, пришлось подчиниться, ведь в этой квартире генералом был вовсе не Петин папа, как это могло изначально показаться. И я побрел в ванную.

Там я вымыл не только руки, но и лицо, и когда вытирал его полотенцем, посмотрелся в зеркало, висящее над умывальником. И тут, к некоторому своему испугу, я увидел в зеркале не себя, а все ту же знакомую мне по прошлому разу полянку на опушке леса, и уже передо мной было вовсе не зеркало, а какой-то провал в стене, и я туда вошел, словно меня кто-то сзади толкнул.

Как только это произошло, на меня упал обжигающий луч солнца, пылающего в самом зените неба, в ноздри ударил медостойный запах нагретых трав, а уши заполнились звуками пения птиц, стрекота кузнечиков и отдаленных громовых раскатов, надвигавшейся с края горизонта грозовой бочкообразной тучи. Через лужайку я побежал прямиком к лесу, на окраине которого заметил пятнистого олененка. Конечно, тот от меня убежал, а я оказался в окружении корабельных сосен, вокруг которых клубились заросли черники. Я нагнулся к ней и… оказался прямо в комнате, где меня уже заждались Петюня и Юля.

– Куда ты пропал, Коля? Сколько ждать-то можно?! – с отпечатком какой-то ушибленности на лице вопросил меня Петюня.

Я в некой прострации присел к столику со сладостями, которые тут уже начали пробовать без меня, и почувствовал, что мне что-то колет ступню. Я нагнулся и снял с носка прилипшую к ней сосновую иголку…

Тогда я решил, что мне опять что-то привиделось, а игла могла прилипнуть к ковру и оставаться в доме с недавно прошедших новогодних праздников, когда в квартире стояла нарядная елка. Впрочем, может, оно так и было на самом деле?