Рыцарь и его принцесса - Марина Дементьева

насмешливое и вместе с тем не слишком радостное. Он опустил ресницы и с наигранной покорностью произнёс:

— Что ж, желание леди — закон.

Я не находила в себе сил злиться на него. По крайней мере, не теперь.

Наклоном головы отказавшись от помощи Стэффена, Джерард первым вошёл в опочивальню, что служила ему пристанищем. У дверей бастард склонился передо мной в куртуазном поклоне, при этом не гася улыбки, что, верно, захватила в полон не одно девичье сердце от Короны Банбы[21] до Клох-на-Кэльте[22], но во мне вызывала одно глухое неприятие — ничего кроме. Лишь в той сумятице душевной, что захватила меня от страха за Джерарда, только и возможно было вообразить нелепое подозрение, будто Стэффен повинен в его ране, и по более здравому раздумью я смутилась опрометчиво брошенному обвинению и беспричинному гневу, но не было времени да, по правде, и желания кланяться бастарду. Я прошла мимо, не оделив и взглядом, верно, с видом попранной добродетели, и явственно различила за спиною смешок, но на этом мы и ограничились. Стэффен вошёл следом, затворив дверь и оставшись, впрочем, на пороге. Однако же и я не зашла дальше — прежде, что не удивительно, мне не доводилось бывать у Джерарда, и не хотелось и думать, что доведётся войти при таких обстоятельствах.

— Может, всё ж послать за лекарем? — Стэффен стёр блудливую улыбку и тем стал казаться лучше, чем есть. — Есть у нас смышлёный парнишка, нахватался монашьих мудростей, да только заскучал в обители и был таков, но умений по дороге не растерял. Он и меня пару раз латал…

— Справлюсь, — уронил Джерард.

— Ну и бес с тобой, меднолобый! — в сердцах плюнул бастард, и в кои-то веки я склонна была принять его сторону. — И как ты не подох ещё… стой, куда рвёшь! Дай помогу хоть, дубина…

И, чертыхаясь, двинулся к наёмнику. Джед отругивался, впрочем, без особого чувства, словно следуя церемонии. Мимовольно подивишься, когда они успели вот так побрататься.

Нимуэ, уже бывавшая здесь, судя по поспешной верности движений, раздула угли в очаге и зажигала от огня раздобытые где-то свечи.

— Хей, девушка, рвалась помочь, так помогай! — блеснул зубами Стэффен, при помощи ножа ловко освобождая Джерарда от присохшей кровавой коркой одежды. Бастард, словно угадывая мои мысли, верно, постановил себе уроком не дать укорениться ни единой доброй мысли о нём, истолковав мою нерешимость в свойственной ему манере: — Бледнеть у порога следовало прежде, покуда крепость ещё не была сдана.

Я хотела выкрикнуть что-то равно оскорбительное, но задохнулась словами. Нимуэ с грохотом выпустила медное блюдо — благо, пустое, подумалось отрешённо.

Потревожив стрелу и не замечая обильней заструившейся крови, Джед рванулся, выдираясь из рук бастарда.

— Из какой сплетни ты взял это? — яростно выцедил он. — Уж не сочти за труд, поведай, чтоб знать, чей грязный рот убавится зубами…

Оглушённая Нимуэ только шептала:

— Охти мне, матушки… позор-то какой! Да перед свадьбой… да у кого язык повернулся, и как я, колода глухая, промеж ушей-то пропустила… вот ведь стыд-то, стыд, хоть помирай теперь… а ты ж чего, милая ты моя, чего ж ты мне-то не сказала?..

— Няня!.. — прошептала я. Что ещё к тому могла прибавить?

— Да что вы, в самом деле… — опешил Стэффен.

— Кто? — потребовал Джед.

— Да чтоб вас всех! — разозлился бастард. — Точно в сагу угодил, право слово! А ежели желаешь знать, братишка, изволь! Ступай, обвини в наговоре, перечти ард-риагу зубы, только — извиняй — в этой затее я тебе не помощник!

Замковые своды обрушились на мою голову.

4

— Отец?! Но с чего он…

— Не то, Ангэрэт, — помрачнев, возразил Джерард, — важней другой вопрос: ради чего. Но ведь не тебе же самому высказал заведомую ложь лорд Остин?

— Этак недолго и с ума спятить, — проворчал Стэффен. — Не мне, ясное дело, ну так что же? Сам слышал, как ард-риаг толковал про невесту с папашей, старым пнём. Так, мол, и так: чтоб, значит, не в обиде, если что. Что невеста, значит… с изъянцем. Да что вы, и вправду ничего не знали или крутите мне? Потому и дары хрыч отвалил скромней, чем мог бы, и чем следовало бы при таком знатном сватовстве, потому и женихи скопом не толпятся… да что ж вы, ну? Кой чёрт мне врать? Гнилой мухомор не обидчив, проскрипел, мол: надкушенное яблочко ещё и слаще… у самого и зубов-то нет, у паскудника…. — Смешавшись, Стэффен обвёл взглядом нас, каменно молчащих. — Тьфу ты, бес! Так что ж, это что, неправда?

Ему никто не ответил.

Ворча про окружающих его безумцев, от которых и самому, чего доброго, недолго сделаться скорбным умом, Стэффен продолжил — следует отдать ему должное — нужное дело, в то время как от Нимуэ и, тем паче, от меня было немного проку.

Нимуэ — бочком — прибрела ко мне, взгляд у неё был виновато-заискивающий, словно у нашкодившей псицы, и я смутилась этому.

— После, няня… чего толку судить. Не теперь.

Пока грелась вода, Нимуэ вздыхала так жалостливо, что дрогнуло бы и каменное сердце, а моё было вовсе не из камня. И я сдалась.

— Всё так, как сказал Джерард. Отец возвёл на дочь напраслину. — И не стерпела прибавить, что лежало на душе: — И это печалит меня куда больше, чем если бы сказанное ард-риагом было правдой.

Обернув руки холстиной, я перелила горячую воду в глубокое блюдо.

Нянюшка же была неспособна нынче помыслить, к чему отцу порочить имя дочери. Она радовалась тому лишь, что на совесть справилась со своей должностью.

— Что же, верно, за тем был какой хитрый расчёт… не мне, пустоголовой, про то гадать. Уж не стал бы ард-риаг болтать попусту, чай, не конюх-выпивоха. И то ладно, что не сбылось по его слову, вышла бы нам потеха…

Я не сочла правильным увиливать.

— Не было — то верно, — но могло быть. И в том, что не случилось, не моя заслуга.

Нянюшка разинула рот, но ничего отмолвить не успела. Подхватив чашу и чистое полотно, я ушла к Джеду.

— Готово? — Стэффен едва повернул голову и кивнул сам себе. — Ну, держись, что ль…

— Не впервой, — процедил сквозь сжатые зубы наёмник.

— Да уж вижу, что не впервой…

Теперь это видела и я. По пояс обнажённое тело бронзовело в свете дюжины свеч, заботливо зажжённых Нимуэ. Стрела вошла ниже левой ключицы, от неё растекались, помалу истончаясь, размытые п`отом алые струйки. И на руках, и на груди,