sВОбоДА - Юрий Козлов

Третий законопроект назывался «О конкуренции идей и выборе пути». Существующую систему управления страной автор объявлял абсолютно порочной и изжившей себя. Конкуренция политических партий была, по его мнению, ничем иным, как «состязанием в демагогии», а подсчет голосов на выборах он называл «распределением квот». Обобщая некий, известный исключительно ему, «мировой позитивный политический опыт», автор предлагал «вернуть политику в реальную жизнь», влить новое вино в старые мехи, сделать «безжизненному политическому телу» «переливание крови». Изменения в обществе становятся необратимыми, утверждал этот загадочный законодатель, если в стране есть несколько десятков тысяч человек, готовых не на словах, а на деле пожертвовать жизнью ради реализации идей, которые, как они верят, принесут пользу обществу. Автор предлагал утвердить поистине революционный метод формирования политических партий. Каждый член партии подписывал специальный «сертификат верности» идеям партии, подтверждал готовность отдать не чужую, но собственную жизнь, если эти идеи, будучи реализованными, принесут обществу не пользу, но вред. «Сертификат верности» заверялся в присутствии подписанта в нотариате и передавался на хранение в специальный «государственный архив документов, подтверждающих ответственность гражданина за совершенные действия». Если число убежденных партийцев доходило до пяти тысяч человек, партия допускалась к участию в выборах. Если она побеждала на выборах, то получала возможность претворить свою программу в жизнь, но с непременным всенародным ежегодным референдумом об одобрении или неодобрении проводимой политики. Если результаты референдума были не в пользу партии, в действие вступало положение об «исправлении опасных заблуждений», теоретически допускавшее «расплату за ошибки», проистекавшую из юридической ответственности за подпись того или иного члена партии на «сертификате верности».

Что за бред?

Аврелия внимательно посмотрела выходные данные газеты. Нет, это не подделка, не специальный номер, выходящий ограниченным числом экземпляров для определенного круга читателей, допустим, друзей олигарха — владельца издания, или менеджмента какой-нибудь крупной компании.

Как это не сметь иметь больше ста тысяч долларов?

Какое еще «электронное правосудие»?

И что там третье — гильотина за неправильную экономическую или социальную политику?

Аврелия снова вцепилась в газету, наткнулась в самом низу первой полосы на рубрику «В последний час». Редакция информировала читателей, что за пять минут до подписания номера в печать, сумела-таки получить комментарии Председателя Государственной Думы и Первого заместителя председателя правительства России. Думский спикер заявил, что в палату не поступали законопроекты, о которых пишет газета. Первый вице-премьер категорически отрицал свою причастность к подобного рода законодательным инициативам, назвав их «дикой галиматьей, не имеющей никакого отношения к реальной жизни». Тем не менее, «источник» газеты в аппарате правительства подтвердил, что «что-то слышал об этих, или похожих законопроектах», но «своими глазами» их не видел.

— Вас тоже заинтересовала эта публикация? — услышала Аврелия голос Святослава Игоревича.

Он пришел в ресторан в светлом костюме и в голубой рубашке без галстука. Загорелое его лицо было абсолютно бесстрастным. Святослав Игоревич как будто соскользнул с глянцевого плаката, рекламирующего стиль «luxury». Ботинки, ремень, часы, туалетная вода, бумажник, телефон (если он достанет их из кармана) — все у него, не сомневалась Аврелия, будет соответствовать стандартам этого замечательного стиля. Соответствовал им и планшет в лайковом чехле, положенный Святославом Игоревичем на стол.

Таков был «футляр», где Святослав Игоревич скрывал свою личность и, если она у него была, душу. Это был удобный футляр, предполагавший немногословность, пунктуальность, четкость и ответственность.

Только дело.

Он организует финансирование. Ведет проект. Объясняет только то, что считает нужным. Ставит задачи. Контролирует исполнение. Никакого интереса к Аврелии, как к женщине.

Дневной «luxury».

Аврелия не сомневалась, что существует и ночной. Внутри него Святослав Игоревич действует не менее эффективно.

Но не сегодня.

И не с ней.

Я никогда ничего про него не узнаю, в очередной раз констатировала Аврелия, он из тех людей, про которых никто ничего не знает. Это люди по требованию. Их арендуют, как машины, яхты или самолеты, а потом они бесследно исчезают в подземных гаражах, укромных гаванях, замаскированных ангарах. Скажут — отдай ей миллиард, отдаст без звука. Скажут — убей, убьет… тоже без звука. Она не сомневалась, что Святослав Игоревич великолепно справляется с любой работой.

Аврелия поднялась из-за стола, за руку, по-деловому поздоровалась со Святославом Игоревичем, не задержав свою руку в его руке ни на мгновение дольше положенного.

Никакого флирта.

Она будет так отвечать на его вопросы (а он их будет задавать, другого варианта беседы не предвиделось), чтобы он отвечал на них сам, а на следующие — так, чтобы он (вынужденно) хоть что-то о себе рассказал. Где люди, вспомнила Аврелия бессмертные слова отца, сказанные ей много лет назад возле станции метро «Площадь Ногина», там всегда засада. Но человек, Аврелия в этом неоднократно убеждалась, не способен слишком долго сидеть в засаде. Обязательно чем-то себя выдаст. И дичь, если это вовремя замечает, получает шанс уцелеть.

— Она имеет какое-то отношение к нашему проекту? — вдруг, удивляясь себе, ответила (спросила) Аврелия. Ответ (вопрос) без спроса, как птица с ветки, слетел с ее губ.

— И да, и нет, — внимательно и, как показалось Аврелии, с интересом посмотрел на нее Святослав Игоревич. Она отметила, что голубые его (в цвет рубашки) глаза стали темнее.

— Все связано со всем? — вспомнился Аврелии расхожий тезис буддийской философии, которым часто злоупотребляют экологи.

— Применительно к истории — нет, — возразил Святослав Игоревич. Прошлое перетекает в будущее, минуя настоящее. Если в прошлом имели место какие-то беды, в настоящем они не просто дублируются, но доводятся до логического абсолюта, до, так сказать, точки невозврата. В одна тысяча семьсот шестьдесят шестом году, когда во Франции все было хорошо, один булочник из Перпиньяна издал на собственные средства странную брошюру, где утверждал, что королевская власть противна Богу и людям, что единственный источник и носитель власти в государстве — народ. Однако чтобы отнять у короля власть, приучить общество к свободе, равенству и братству, придется снести головы двум миллионам мерзавцев, стоящим на пути социального прогресса. В этой брошюре, — продолжил Святослав Игоревич, — даже имелся рисунок чего-то похожего на гильотину — перекладины с падающим косым ножом. Булочник назвал придуманное им сооружение «плугом свободы». Он не сомневался, что этот плуг «вспашет» Францию. И все это задолго до Робеспьера, до настоящей гильотины. Бастилию, кстати, почти пустую, всех узников, кроме нескольких отпетых убийц, освободили раньше, возьмут штурмом только через двадцать три года. Имела ли та брошюра отношение к революции? Почему булочник из Перпиньяна взялся рассуждать на темы, весьма далекие от хлебопечения? И почему он столь точно обозначил число жертв?