Вязание по пятницам - Кейт Джейкобc

«Добро пожаловать домой», — подумала Дарвин, открыв дверь, пройдя в гостиную и взглянув на календарь с тюльпанами, висевший над столом. Уже апрель. Сколько времени прошло с той ночи, когда с ней случайно оказался Элон? Она достала телефон, решив позвонить Дэну.

«Добрый день, вы позвонили Дэну. В данный момент меня нет дома. Будьте любезны, оставьте сообщение, и я непременно вам перезвоню».

Автоответчик! Его теперь очень трудно застать. Они говорили по телефону несколько дней назад, но Дэн был очень уставшим, еле-еле ворочал языком. Она боялась, вдруг он догадается, начнет подозревать ее, но на самом деле он просто не мог ничего знать о случившемся.

Дарвин плюхнулась на диван, рядом на полу валялось белье, которое она до сих пор так и не отнесла в стирку. Зато она мылась чаще, чем обычно, словно до сих пор стремясь смыть с себя чужие прикосновения. Ей хотелось избавиться от всего, к чему притрагивался Элон, — от полотенец, простыней, даже от подушек. На следующий же день после инцидента она постирала свои джинсы, трусы и кофту, перестирала всю одежду и протерла мебель. На кухне даже плита блестела после ее уборки. Линолеум в прихожей она вымыла с порошком, и туалет тоже.

Она перетерла все, словно преступник, стремившийся избавиться от отпечатков пальцев.

Дарвин встала с дивана и принялась запихивать белье в сумку. Но уже направившись к двери, она вспомнила, что хотела позаниматься сегодня — вот уже несколько дней она собиралась это сделать и никак не могла себя заставить. Оставив сумку, Дарвин села за стол. Все равно прачечная уже закрыта. Она подумала, что после той ночи ничего не хотела делать — ни готовить, ни заниматься. Она даже спать в своей постели спокойно не могла. Ужасное ощущение загрязненности преследовало ее и во сне. Как ей хотелось забыть все, вычеркнуть из своего сознания и из своей жизни навсегда!

Единственная вещь, которую она не выбросила после той проклятой ночи, — это пакетик из-под кексов, которые она набрала тогда в клубе. Он до сих пор источал аромат ванили и шоколада, с ним были связаны приятные воспоминания об общении с Люси и Анитой.

Как теперь она посмотрит в глаза Дэну? Достойна ли она того, чтобы смотреть на него?

Ее указательный палец онемел от постоянно тыкавшегося наконечника спицы; она вязала уже второй час, но еле-еле справилась с первым рядом. Как только Люси это делает? Ничего скучнее нельзя придумать, чем ковыряние шерсти спицами.

Ну надо же! У нее опять спустилось несколько петель, да еще и клубок укатился, запутавшись вокруг лампы и ножки стола.

— Черт бы побрал эти долбаные нитки! — закричала Дарвин, наклоняясь и шаря рукой по полу. Временами ей казалось, что пытаться контролировать мотки шерсти — это как играть с бомбой.

Она нашла себе развлечение, чтобы отключиться от своих проблем. И все эти усилия даже нельзя назвать работой, люди считают подобное занятие всего лишь хобби.

Она решила полностью измениться и больше не хотела жить как прежде, пришло время выбросить все устаревшие предрассудки о женском предназначении. («Будь феминисткой, или как там это еще называется, Дарвин, — сказала ей однажды мать, — но не веди себя распущенно, это недопустимо». Ее родители даже не подозревали, какие у нее теперь возникли проблемы с Дэном.)

Он не принадлежал к традиционному типу патриархальных мужчин, считавших себя сильнее женщины и пытавшихся подавить ее. «Самое лучшее — это равенство, — говорил он. — Хотя я до сих пор полагаю, что нельзя позволять женщине взваливать на себя слишком большой груз». Самое лучшее — это равенство; хорошо бы, все мужчины так думали.

Но теперь ее угнетало даже не это. В голове непрестанно крутились мысли о родительском доме, разговоры о том, как можно жить, а как нельзя, прежние установки и система ценностей — и это стало для нее настоящей проблемой. Она до сих пор верила: есть правильные вещи, а есть неправильные.

О да, она давно преодолела предубеждение относительно деления работы на мужскую и женскую и считала, что женщине позволено заниматься любой деятельностью без всяких ограничений, она может на равных работать с мужчиной и добиться успеха.

Но это касалось деловых отношений, а в области сексуальных связей ее убеждения были совершенно иными. Женщина не может позволить себе поддаваться инстинктивным порывам. Дарвин верила: ее чистота — необходимое и неотъемлемое достоинство, пренебрегать которым нельзя.

Правильное и неправильное — граница между ними лежала как раз в области секса. Нет, она не осуждала сексуальные меньшинства или беспорядочные связи других людей, просто для нее подобное неприемлемо. Такое поведение оказалось несовместимо с ее личными ценностями — с представлениями о браке например. («Я до сих пор не могу понять, верю ли я все еще в институт брака», — призналась она Дэну однажды ночью, время их счастья было слишком кратким, слишком зыбким, чтобы она не усомнилась в его стабильности.)

Она провела столько мучительных часов, переживая крайнее отвращение к своему приключению с Элоном. Сам факт случившегося повергал ее в ужас, она не могла найти себе оправдание. Если бы стереть из памяти все это, выстирать свой мозг и прополоскать его, как все вещи, которые осквернило его присутствие… Ее жизнь сломана, разбита, она больше не считала себя достойной любви, верности, достойной иметь мужа…

Она надеялась, что они никогда не расстанутся. Теперь Дарвин понимала это со всей ясностью, и перспектива потерять Дэна оказалась для нее страшнее, чем сознание своего морального падения.

Значит, ей нужно было измениться, пойти против самой себя.

Кто посмеет критиковать ее за это? Разве она могла представить себе жизнь без Дэна? Она потратила все свои душевные силы на борьбу с моралью, внушенной ей дома, и это была борьба с собственным «я», самая страшная из всех, какие есть на свете. Следовало отбросить все вечные вопросы истины и лжи, добра и зла — все, что вбили ей в голову, поскольку отношения с Дэном ценнее всей этой шелухи. Да, она готова заплатить эту цену за них, переступить через себя и свои убеждения.

Часом позже она заставила себя встать и перебраться на диван. Необходимо хоть немного поспать. Но вместо этого она сжимала в руке телефон и плакала. Если бы она только знала номер Люси. Может быть, его знает Пери? На сумке с бельем лежали листки с текстом рассказа о магазине для фильма, который они делали вместе с Джорджией, Анитой и Люси. Только половина восьмого, но, может, они уже открылись? Она набрала номер и стала ждать, пока в трубке не раздался голос, сообщивший ей, что она позвонила в магазин «Уолкер и дочь».

— Скажите, а Пери на месте?

— Пери отпросилась на сегодня, я могу вам чем-нибудь помочь?

— Джорджия? Это Дарвин. — Она перевела дыхание, попытавшись успокоиться. Ей хотелось посоветоваться с Джорджией, но, вместо того чтобы заговорить, она молчала, стараясь не расплакаться снова.

— Дарвин? — Голос Джорджии стал тревожным и напряженным. — У вас все в порядке?