Любовь горца - Керриган Берн

– Объясните мне, что происходит? – вскричала она. – Я клянусь, мой лэрд, здесь никогда и никого со мной не было.

Даже в пьяном угаре он смог услышать ноту ужаса в ее голосе, потому что тут же ее отпустил.

– Где мой сын? Где Эндрю? – потребовал он.

Она моргнула, открыла рот, потом закрыла. Снова моргнула.

– Эндрю? – переспросила она в изумлении. Может, он перепутал? Разве он искал не своего брата, Гэвина Сент-Джеймса?

Лиам быстро отвернулся, обошел кровать и направился назад, к двери.

– Мне сказали, он болен. Мне нужно найти сына.

И тут Филомену охватил новый страх. Неверными шагами Рейвенкрофт вышел в коридор. А Эндрю, вероятнее всего, вышел погулять с Руной, и если Лиам их встретит…

– Это что за чертовщина? – заорал маркиз.

Только не это! Филомена кинулась туда, где висел ее халат, одним стремительным движением накинула его и перевязалась поясом.

– Не сердись, отец! – услышала она голос Эндрю и, спотыкаясь, в спешке бросилась к двери, завернула за угол и увидела Эндрю, прижимающего к груди вертящегося щенка, а другой рукой закрывающего Руну от гнева отца.

– «Сердись» – это не то слово, – сказал как отрезал Рейвенкрофт. – И давно ты прячешь от меня этого зверя?

Черные волосы отца и сына отливали синим в свете газовой лампы, висевшей в зале, и Филомена увидела, что ярость, сверкающая в более светлых глазах Эндрю, вскоре будет соперничать с темпераментом его отца.

– Она живет в доме уже две недели, – смело ответил мальчик. – И ты этого даже не заметил. Какой вред от того, что я ее держу?

– Две недели? – Эти слова с хрипом вылетели из уст маркиза.

Какое-то неестественное спокойствие и неподвижность охватили широкие плечи Рейвенкрофта, похожие на неподвижность смерти. И Филомена поспешила встать между мальчиком и его разъяренным отцом.

Стоило Филомене встать лицом к лицу с Демоном-горцем, как она поняла, что чем спокойнее тот становился, чем шире раскрывались его глубоко посаженные глаза, тем опаснее делалась ситуация.

Боже, каким же страшным был этот человек! Если бы Эндрю не стоял у нее за спиной, она тут же отступила бы. Но Филомена собрала все силы, чтобы защитить мальчика от гнева отца.

Произошел самый плохой вариант развязки – лэрд узнал обо всем наихудшим из возможных путей. Теперь все, что она могла придумать, это постараться отложить дискуссию до следующего дня.

– Может быть, мы отложим этот разговор до утра, – предложила Филомена ровным голосом.

Рейвенкрофт, сощурившись, посмотрел на нее протрезвевшими глазами:

– Вы знали.

Это было скорее утверждение, а не вопрос, хотя он адресовал его скорее ее груди, не глядя в глаза.

Филомена опустила глаза и увидела, что ее соски торчат сквозь тонкий шелк халата. Она скрестила на груди руки и нахмурилась. Как он может обращать внимание на подобные вещи в такие минуты, было непостижимо.

– Да, я узнала недавно, – признала она. – Я хотела, чтобы Эндрю сказал вам об этом сам, я не хотела доносить. И он намеревался сообщить вам об этом завтра.

– Завтра. Как это удобно! – Рейвенкрофт стал еще мрачнее. – Это непростительно, Эндрю. Есть правило, и оно установлено навечно. Никаких животных в доме. Никаких домашних любимцев, особенно собак. Немедленно от нее избавься!

Филомена свела брови, потому что почувствовала отчаяние мальчика, стоявшего у нее за спиной, почувствовала приближение бури.

– Давайте не будем торопиться, – начала уговаривать она. – Эндрю хорошо заботился о щенке и проявил ответственность.

– Ответственность?! Он мне лгал!

– Это… это заслуживает порицания, – согласилась Филомена, хотя сердце у нее билось прямо в горле. – Но вы сами говорили, что он должен научиться заботиться о ком-то, а не думать только о себе. Он очень старался…

– Дядя Торн сказал, что я могу ее у себя оставить. – Эндрю наконец обрел голос и высказал аргумент в свою защиту из-за плеча гувернантки.

Филомена зажмурилась. Хуже довода нельзя было придумать. Она с ужасом предвидела, что ее ждет, когда она откроет глаза. Гнев уже зажегся в глазах лэрда, а кулаки сжались до того, что побелели косточки.

– Мне наплевать, что там сказал тебе Гэвин, – завопил он, гневно жестикулируя. – Я твой отец, и я уже однажды сказал тебе – нет!

– Тоже мне отец! – пробормотал Эндрю.

Все мускулы на теле Филомены напряглись.

– Что ты сказал? – Лиам шагнул вперед, весь его огонь превратился в лед. Он рассматривал сына, как если бы тот был незнакомцем, непрошеным гостем.

– С таким отцом, как ты, лучше бы я был сиротой, – сказал Эндрю как выплюнул, и, видимо, так в ярости сжал щенка, что тот взвизгнул.

– Эндрю! – воскликнула Филомена и посмотрела на лицо лэрда, чтобы понять его реакцию.

Гнев по-прежнему оставался, но какое-то страдание или уныние умерило его огонь.

– Да, так! – Голос Эндрю набирал силу и стал громче, хотя все еще дрожал от ярости и от страха. – Я постоянно хочу, чтобы ты никогда не возвращался домой. Или погиб на войне, чтобы все эти годы, пока мы тебя ждали и ненавидели за то, что ты нас бросил, имели хоть какой-то смысл!

Ну все! Хватит этой горской горячности, достаточно с нее! Пришло время для британского здравого смысла, чтобы разгрести этот кавардак! Филомена повернулась к Эндрю и выпрямилась во весь свой рост, который на тот момент немного превосходил рост мальчика.

– Разве так можно говорить с отцом? Как вы осмелились?

Мальчик открыл рот в точно таком же полном изумлении, которое продемонстрировал его отец мгновение назад. Филомена погрозила ему пальцем, повторив движение ее отца в те редкие минуты, когда он хотел ее отругать.

– Он все делает, чтобы сохранить для вас ваше наследие, чтобы вы жили в спокойствии и безопасности, а вы это отвергаете. Ваш отец – настоящий воин, нет, он – настоящий герой. Хотя вам тоже пришлось кое-чем пожертвовать ради отца, он заслужил ваше уважение, даже восхищение!

Вдруг ее охватило острое горе, связанное с потерей собственного отца, она ощутила эту потерю как огромную тяжесть. Но она сумела справиться со слезами, душившими ее и грозившими затопить ее справедливое возмущение.

– Однажды, когда его уже не будет с вами, и у вас, даст бог, будут собственные дети, вы поймете, как страшен мир, в котором мы живем. Вы узнаете, какие ужасы творят люди и от каких подлостей и коварства он вас уберег. Тогда вам захочется сказать ему очень много, выразить ему бесконечную благодарность, задать ему разные вопросы. Вы захотите понять его… но его уже не будет с вами. Теперь заберите Руну и отправляйтесь в постель. А когда проснетесь утром, то обдумайте слова самого чистосердечного извинения в вашей жизни. Вы меня поняли, Эндрю Маккензи?