Тугая струна - Вэл Макдермид

Вэнс не стал терять времени. Бегом он спустился в подвал, где прежде всего схватил моток проводов для магнитофона и резиновые перчатки. Через несколько минут Шэз лежала на полированном паркете стреноженная, как молодой бычок. Потом он ринулся на верхний этаж, распахнул свой шкаф и, кидая вещи на пол, стал шарить в нем, пока не извлек на свет божий то, что искал. Снова спустившись вниз, он укутал голову Шэз в мешок из мягкой фланели, в котором прибыл в дом его новый кожаный дипломат. Затем закрутил провод несколько раз вокруг ее шеи — достаточно туго, чтобы ей было неудобно, но не настолько, чтобы это мешало дыханию. Он хотел, чтобы она умерла, но пока еще было рано. Она должна была умереть не здесь и не случайной смертью.

Как только у него не осталось сомнений, что ей не удастся освободиться, он подобрал с пола ее рюкзак и уселся с ним на диван, попутно подобрав с пола папку с бумагами и фотографии. Тщательно и методично он начал читать все, начав с папки. Выдержки из полицейских рапортов он лишь проглядел, уверенный, что позже у него будет время ознакомиться с ними в деталях. Когда он дошел до анализа, представленного Шэз ее коллегам, он начал читать особенно внимательно, взвешивая и прикидывая, насколько опасным он мог для него оказаться. Не очень, в конце концов решил он. Копии газетных вырезок, где говорилось о его поездках в эти города, ровным счетом ничего не доказывали. На каждую поездку, как-то связанную с исчезновением, он мог представить двадцать ни с чем не связанных. Отложив вырезки в сторону, он взял составленный ею список характерных черт преступника. Когда он прочел заключение, то впал в такую ярость, что, вскочив, несколько раз ударил лежавшую без сознания девушку ногой в живот. «Хрена тебе знать, сука?» — в бешенстве кричал он. Хотел бы он сейчас взглянуть ей в глаза. Теперь они бы не оценивали его, а молили о пощаде.

Вне себя от ярости он запихал бумаги вместе с ксерокопиями фотографий обратно в папку. Нужно будет изучить их внимательнее, но сейчас у него не было времени. Он был прав, что пресек это в зародыше, пока никого не заинтересовали голословные утверждения этой суки. Он снова взялся за ее вместительный рюкзак и извлек из него записную книжку на проволочной спирали. Быстро пролистав ее, он не нашел ничего интересного, если не считать номера телефона Мики и их домашнего адреса. Поскольку у него все равно не получится отрицать, что она была здесь, эти страницы лучше оставить. Но он вырвал несколько листков сразу за последней записью. Пусть все выглядит так, как будто кто-то уничтожил пометки, относящиеся к следующей намеченной встрече. После этого он засунул книжку обратно в сумку.

Следующим на очереди был диктофон, в котором все еще крутилась пленка. Он остановил запись и включил обратную перемотку, отложив диктофон вместе с чистыми листами бумаги в сторону. Оставив без внимания книгу Иэна Рэнкина в мягкой обложке, он вынул из сумки органайзер. Против сегодняшней даты стояла единственная запись: «ДВ, 9.30». Он подумал и решил добавить еще одну. После недолгого раздумья он ограничился маленькой буковкой «Т» под последней записью. Пусть поломают голову. Под верхней крышкой он обнаружил то, что искал: «Просьба вернуть III. Боумен, квартира 1, дом 17 по Гайд-Парк-Хилл, Хедингли, Лидс. Нашедшему — ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ». Его пальцы ощупали дно рюкзака. Так, ключей нет.

Вэнс запихал все обратно в рюкзак, взял папку и пошел к Шэз. Он хлопал ее по карманам до тех пор, пока в кармане брюк не нашел связку ключей. Улыбаясь, он поднялся наверх, в свой кабинет, и нашел толстый конверт, по размеру подходящий к папке. Он надписал адрес своего дома в Нортумберленде, наклеил марку и запечатал, положив внутрь бумаги Шэз.

Беглый взгляд на часы сказал ему, что уже почти половина одиннадцатого. Он прошел в спальню и переоделся в джинсы, одну из немногих футболок, бывших в его гардеробе, и джинсовую куртку. Из глубоких, уходивших под самые стропила встроенных шкафов он достал мешок. Нашел найковскую бейсболку, к которой был прикреплен профессионально сделанный парик из полудлинных седоватых волос, и надел ее. Эффект был потрясающий. Когда затем он добавил еще очки-консервы без диоптрий и заложил за щеки пару специальных подушечек, сделавших их из худых и впалых одутловатыми, перевоплощение завершилось. Его выдавал теперь только протез на месте правой руки. Но у Джеко и на этот случай было кое-что припасено.

Он вышел из дома, не забыв тщательно запереть за собой дверь, и открыл машину Шэз. Постаравшись как следует запомнить, в каком положении находится сиденье, он влез в нее и так отрегулировал его, чтобы поместились его длинные ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться в управлении. Важно было убедиться заранее, что он сможет одной рукой переключать скорость и крутить руль. Потом он включил зажигание и поехал, остановившись только затем, чтобы на углу Лэдброук-Гроув бросить объемистый конверт в почтовый ящик. Добравшись в самом начале двенадцатого до въезда на автостраду-1, он позволил себе легкую, про себя, улыбку. Шэз Боумен очень и очень пожалеет, что встала у него на пути. Но жалеть об этом ей осталось совсем недолго.

Первое, что она почувствовала, была острая до судороги боль в левой ноге, пронзившая ее одурманенный забытьём мозг, — словно зазубренным ножом по костяшкам пальцев. Она бессознательно попыталась вытянуть ногу и расслабить мышцы, и эта попытка вызвала вспышку новой страшной боли в запястьях. Еще затуманенная голова отказывалась соображать, она пульсировала, как ушибленный молотком палец. Шэз заставила себя открыть глаза, но темнота никуда не ушла. Тут она заметила, что лицо ее укутано какой-то влажной тряпкой. Это было похоже на капюшон из толстой ткани с мягким начесом. Капюшон плотно облегал голову и на шее был чем-то прикручен, отчего ей было трудно глотать.

Постепенно она начала сознавать, что с ней и где она находится. Она лежала на боку на чем-то твердом, руки были скручены за спиной чем-то, что безжалостно врезалось в кожу запястий. Ее ноги тоже были связаны в лодыжках, путы были наложены так, что почти не давали ей двигаться. Любое движение, вроде попытки вытянуть ноги или изменить позу, давалось ценой немыслимой боли. Она не знала, насколько ограничена ее свобода, и не имела никакого желания это выяснять после тех мучений, которых стоила ей попытка перевернуться.

У нее не было ни малейшего представления о том, сколько времени она была без сознания. Последнее, что она помнила, было смеющееся лицо Джеко Вэнса, маячившее где-то высоко над ней. Было похоже, что он совершенно безмятежен, словно изначально и полностью уверен в своей безнаказанности, поскольку никто и никогда не согласится принять всерьез какую-то ничтожную девчонку-детектива. Нет, не совсем так. Что-то другое копошилось в ее памяти, не давая покоя. Применив технику полного расслабления, Шэз попробовала глубоко дышать, а затем попыталась представить себе, что же она видела. Память поддалась, и воспоминания постепенно приобрели очертания. Она вспомнила, как боковым зрением увидела его руку, поднимающуюся для удара, а потом обрушивающуюся вниз наподобие бейсбольной биты. Это было последнее воспоминание.

Вместе с памятью к Шэз пришел ужас, пронзивший ее сильнее, чем любое из физических страданий. Никто не знал, куда она направлялась, — кроме Крис, которая не ждет от нее звонка. Больше же никто ничего не знает, даже Саймон. Выслушивать их насмешки, пусть и самые дружеские, ей казалось выше ее сил. Сейчас этот страх перед тем, что над ней будут смеяться, может стоить ей жизни. Шэз не питала на этот счет никаких иллюзий. Она задала Джеко Вэнсу вопросы, из которых ему все стало ясно. Он понял — ей известно, что он — серийный убийца. Но поняв это, он вопреки ее предположениям не запаниковал. Вместо этого он сделал для себя вывод, что она действует в одиночку. А это означало, что, хотя ее выводы представляли для него несомненную угрозу, он мог выиграть время, избавившись от нее — белой вороны, на свой страх и риск проверяющей собственные еретические идеи. Даже в самом худшем случае он, убрав с дороги Шэз, выигрывал время, чтобы замести следы или даже уехать из страны.