Солнце в силках - Марина Сычева

встала дыбом. Тураах гладила пятнистый бок Эрэллэх, шепча ласковое; удаганке тоже было здесь не по себе.

Внимательно осмотрев место вокруг выжженной земли, Бэргэн покачал головой. Никаких следов.

Отсюда забрали на север. Оставив за спиной мертвую отметину, путники облегченно выдохнули, но теперь шли молча, настороженно вслушиваясь. Напрасно, никаких следов оленя им так и не удалось найти.

Ночь провели в охотничьем домике – уутээне, немного большем, чем тот, который был некогда детским укрытием Табаты и Тураах. Бэргэн бодрился, рассуждая о том, что охота – дело не быстрое, но Тураах так устала, что не особо вслушивалась в его речи. Радовало только то, что усталость отодвинула все мысли о Тимире: ворошить чувства просто не было сил.

Следующий переход был не таким удачным. Поднялся ледяной ветер, принесший мелкий, колючий снег, такой сильный, что ничего нельзя было разглядеть на два шага вперед. Какие уж тут следы, самому бы не потеряться! В конце концов Бэргэн, упорно шагавший вперед, сдался, махнул рукой – привал! Облегчения остановка не принесла; мокрые, измученные, кое-как они развели костер и расселись у него, безуспешно пытаясь согреться среди белой мглы.

Дальнейшие дни слились в сплошное шагание по рыхлому снегу. Белизна слепила глаза. Тураах цеплялась взглядом за широкоплечую спину Бэргэна и шла, шла, шла. Мгновения растягивались до бесконечности, казалось, переходу просто не будет конца. Короткие привалы и ночевки не приносили отдохновения.

Вконец измотавшись, на очередной остановке Тураах достала хомус. Верный спутник, подарок Тимира. Удаганка улыбнулась. Стянула рукавицу, зажала в ладони инструмент, согревая металл. Сегодня не для шаманства – для души.

Тронула язычок зажатого в губах хомуса – и по тайге разнесся его дрожащий голос. Навострили уши лежащие у дерева собаки, прервали тихую беседу Бэргэн и Сэргэх.

Звук переливался, становился то глубже, то тише. Тураах прикрыла глаза, отдалась мелодии. Пусть сгинет усталость, останется только полет!

Вороний грай обрушился на нее внезапно, перекрывая гортанный голос хомуса. Тураах распахнула глаза – и под ней понеслись макушки деревьев.

Взмахнув черными крыльями, ворона нырнула в чащу. Замелькали мохнатые ветви елей, и воздушный поток вынес ее на каменистый склон сопки. Описав полукруг, ворона пронзительно крикнула: «Смотри!»

Снежное покрывало прорезала вереница свежих следов, уходящих на север. Зоркий глаз вороны уловил между заснеженных еловых лап движение. Высоко поднимая длинные ноги, сквозь тайгу брел увенчанный короной рогов олень.

– Табата! – крик вырвался из уст удаганки, и ее выбросило из видения. Тураах стояла у костра, до боли сжимая в пальцах хомус. Тревожно подвывали поднявшиеся со своих мест собаки.

– Вороны нашли его, – прошептала удаганка напряженно смотревшим на нее охотникам.

Изнуряющего однообразия переходов Тураах, балансирующая на грани своего сознания и сознания Серобокой, больше не замечала. Ноги двигались сами собой, а перед глазами расстилался заснеженный лес, прорезанный следом оленя-Табаты. Иногда удавалось разглядеть и рогатую голову зверя, но Серобокая старалась держаться в отдалении.

Трижды в день охотники делали короткую остановку, чтобы дать отдых себе и собакам. Тогда удаганка приходила в себя и подробно рассказывала Бэргэну о том, что видела глазами вороны: олень забрел далеко, и преследователям нужно было не только догнать Табату, но и подобраться к нему незамеченными, с подветренной стороны.

Бэргэн выслушивал Тураах, что-то прикидывал в уме и вскоре поднимал свою небольшую команду в путь, держась немного западнее того направления, в котором двигался зверь.

Через два дневных перехода они вышли на каменистый склон сопки. С высоты открывался вид на заснеженный лес, пересеченный на северо-востоке ледяной змеей реки.

– Вчера он шел на закат, почти достиг излучины реки, – сказала Тураах, устало опустившись на один из валунов. – Но затем что-то заставило его повернуть назад, на юг, но не на нас, а западнее. Глазами вороны я вижу верхушку этой сопки по правую руку от следа.

– Значит, движется в нашу сторону, – Бэргэн задумчиво оглядел расстилающийся под сопкой простор, затем почему-то повернулся на восток, вгляделся в небо. – Посмотри-ка туда, Сэргэх. Что ты видишь?

– Синеет на горизонте, и ветер оттуда. К утру небо заволочет.

– Да, похоже, будет снегопад. Нам это на руку, – он усмехнулся и хлопнул Сэргэха по плечу. – Шуруй-ка за дровами, встанем здесь.

Обернувшись к Тураах, Бэргэн пояснил:

– Время к вечеру, далеко олень не уйдет, а завтра… Если ветер не изменится, погода установится самая лучшая для охоты. Подождем. Нам тоже неплохо было бы набраться сил.

Гладкое покрывало неба нависло низко-низко. Казалось, не поддерживай его острые макушки елей, то упало бы небо вниз, сползло бы с плеч Тураах накидкой.

Оно и упадет – рухнет снегопадом. Вот только накопит бремя до того, что сил не станет держать. Синь вспухнет, и прорвется нарыв густым снежным зарядом.

Лес затаился, ждет.

И Тураах ждет. Крутит беспокойно хомус в пальцах, вслушивается в вязкую тишину.

– Он совсем близко, – шепчет появившийся из ниоткуда Бэргэн, – замер, в такую погоду олени глохнут. Иди прямо, на ту раздвоенную верхушку ели. Мы зайдем с боков, прикроем.

– Где собаки?

– C Cэргэхом, на привязи. Пустим их, если не удастся подойти скрадом.

Удаганка кивает, снимает висящий на плече лук с медной тетивой и успевает окликнуть почти скрывшегося Бэргэна:

– Возьми лук Алтааны. Мне он без надобности, я сумею себя защитить.

– У меня есть оружие, – откликается он, но все же принимает маленький лук из рук Тураах.

Медленно, стараясь не шуметь, удаганка шагает вперед, прямая, как стрела. Низкое небо давит на плечи.

До истины остается несколько десятков шагов.

Кто ты, неведомый зверь? Застрявший в оленьей шкуре Табата-ойуун? Злой дух-увр, несущий в себе память о мучительной смерти?

Надвигается раздвоенная верхушка ели. Стремительно, неизбежно. Тураах дрожит от напряжения, до рези в глазах вглядывается в голубизну снега между деревьями.

Вот он! Коричневый бок виднеется между расступившимися стволами. Тураах делает шаг в сторону, – и вдруг слева раздается оглушительный треск. Удаганка оборачивается на звук и успевает заметить краем глаза сломавшуюся под весом снега ветвь.

Олень вскидывается, срывается с места и в два прыжка исчезает из вида.

Из чащи раздается хлесткий окрик, и лес оглашается дружным лаем.

– Стой на месте! Собаки погонят его на тебя! – бросает ей пробегающий мимо Сэргэх.

Трещит взбудораженная тайга, бьет в уши хрустом подлеска и заливистым лаем. Напряженная, как тетива, натянутая между землей и небом, Тураах вся обращается в слух. Охота отдаляется, затем снова поворачивает в ее сторону.

Ближе, еще ближе. Тураах оборачивается на звук.

На поляну почти за самой ее спиной выскакивает олень, за ним из брызг снега вылетают собаки, окружают с боков. Зверь останавливается, рогами отгоняет кидающихся собак и замечает черную фигуру удаганки.

Олень вскидывается, бьет копытом по снегу. Собаки отскакивают. И что-то неуловимо меняется. Сгущаются тени, становясь фиолетовыми. Странный звук, тонкий и жалобный, оглашает лес. Да это же лайки скулят! Тураах удивленно провожает взглядом поджавших хвосты собак и пропускает миг, когда олень начинает двигаться в ее сторону.

Глаза его наливаются кровью, затем заволакиваются тьмой. Не звериные глаза – две бездонные пропасти.

Олень переставляет длинные ноги, качает рогами, наступая на Тураах. Спину обдает холодом. Разве оленя загнали собаки? Это она – загнанная дичь. Кровь стучит в висках: беги, беги отсюда как можно дальше!

Тураах вскидывает руку в охранном жесте и с усилием делает шаг вперед, ныряет в две черные бездны.

Кто ты? Что ты?

Сладковатый смрад разлагающейся плоти и тьма. Хоть глаз выколи.

– Табата! – глухо, словно темень впитывает голос. Гасит слова, не давая пробиться… хоть куда-нибудь…

И взгляд. Буравит спину. Чудится: у его обладателя хищный оскал.

Смотрит. Смотрит. Смо-о-отрит.

– Покажись! – не выдерживает Тураах, бросает в черноту грозный окрик.

Не Табата это. Другой. Сильный. Древний.

Опасный.

Сердце болезненно замирает: ударит. Сейчас!

Круто развернувшись, удаганка очерчивает рукой защитный круг. Бам! – тяжелое, словно молот. Ноги подкашиваются, Тураах падает на колени.

Угадала. Животное чутье подсказало Тураах направление удара. Но иллюзий