Ричард Длинные Руки - граф - Гай Юлий Орловский

Я задрожал, затрясся, протянул к ней руки в умоляющем жесте:

– Ваша милость!.. Не губите!.. Я уж и так этой магии боюсь, уж и не знаю, как только боюсь! Даже пауков так не боюсь, как этой страшной магии! А вы меня так пугаете, что я вот щас упаду и сам от страха превращусь в кабана, а то и вовсе – в кнура. И какая тогда от меня польза?

Она сказала с отвращением:

– Да от тебя и так никакой пользы. Думай, ты же мужчина! Чем можно его заинтересовать?

Я сказал с подобострастием:

– Если заинтересовать как мужчину, то понятно, я вам уже говорил, всего-то надо вроде бы невзначай приподнять платье повыше… Но вроде бы невзначай, мужчины любят скромных, чтобы уж оторваться на таких дурах по полной. Чтобы они, а не их… Мерилин Монро специально по краю ямы проходила, а оттуда дул дракон, чтобы у нее платье взлетало выше головы! А она, застеснявшись, охает и все прижимает платье вниз, все прижимает, а оно все взлетает и взлетает, а она все прижимает… дура, вместо того чтобы отбежать от края ямы. Ну, конечно, только дура отбежит, когда весь мед в том, чтобы вроде нечаянно показать свои прелестные ножки… С другой стороны, каждый мужчина видит, что дура, а это всем нравится. Вы дурой прикидываться пробовали?

Она вздрогнула от неожиданного вопроса.

– Дурой?

– Круглой, – подтвердил я. – Полной, абсолютной. Чем глупее, тем женственнее.

Она смотрела на меня со злобной подозрительностью. Я видел, как хочет порасспросить об этой хитрющей Мерилин и одновременно старается понять, что же может показаться привлекательным в дурости.

– Вроде бы нет, – ответила она коротко. Я кивнул:

– Понятно. Хотя один раз получилось… хоть и нечаянно. Вы опирсинговались с головы до ног, как папуаска перед Миклухо-Маклаем, чародей не зря улыбнулся, отметил дурость.

Она побагровела, глаза блеснули опасным огнем, я вздохнул и покорно склонил голову, но в следующий момент леди Элинор, как я и рассчитывал, сообразила, что именно тогда чародей и среагировал на нее хоть как-то.

– Знаешь, – сказала она раздраженно, – мне кажется, с дурой общаться он уж точно не станет.

– Если не станет, – возразил я, – тогда можно выкинуть неожиданный финт – показать себя очень даже умной! Такой контраст весьма даже ошеломляет… Как из огня да в полымя. Нет, из огня да в контрастный душ. Но это потом, а сейчас вы должны сделать что-то такое, чтобы он на вас обратил внимание, заговорил… а если говорить нельзя, то хотя бы подал какой-то знак. Кстати, если звуки не проходят, то можно переписываться. Пишете на листке и показываете ему. Вы вообще-то грамоту знаете? Ох, простите, вы ж сами читаете… Так вот напишите ему и покажите. Только крупными буквами, в то вдруг у него диоптрии. А он напишет в ответ.

Она призадумалась, сказала в нерешительности:

– Как-то я не обращала внимание. Но, кажется, я слышала какие-то звуки. Не от него, а… откуда-то. Возможно, даже не из его комнаты.

Она подошла к зеркалу, я украдкой рассматривал удивительно прямую грациозную спину, словно смоделированную на компе. Что отражается в зеркале – не вижу, только и понял, что придирчиво всматривается в свое лицо, за этим занятием все женщины могут проводить часы, потом вскинула руки и приподняла пышные волосы исконно женским жестом, сколько его ни вижу, никак не пойму сакрального смысла, подержала так, всмотрелась, чуть-чуть поворачиваясь. Пламенно красные волосы на глазах посветлели, обрели цвет поспевшей пшеницы.

Медленно повернулась ко мне, я ахнул и остался с отвисшей челюстью. Она смотрела на меня с явным удовольствием, хотя могла бы уже привыкнуть к восторгам по поводу ее внешности, могла, но, наверное, это как наркотик, никак не удается остановиться.

– Что, – произнесла она насмешливо, – уставился? Не узнаешь?

– С… трудом, – пробормотал я. – Вообще-то, ваша милость, мне кажется…

Я замялся, она спросила с интересом:

– Договаривай, не бойся!

– Мне кажется, – промямлил я, – насмотревшись на вас, я уже не смогу смотреть на других женщин.

Она польщенно улыбнулась, переспросила с еще большим интересом:

– Почему же?

Я смущенно опустил взор, поелозил им по полу, оставляя широкие сальные полосы, развел руками, промямлил:

– Я уже увидел самых красивых женщин!.. Всяких, разных.

Полные сочные губы раздвинулись шире, блеснула узкая полоска жемчужных зубов.

– В самом деле?

Я подумал, поморщил лоб, даже поскреб в затылке.

– Ну… разве что не видел коротких и толстых?.. Да еще чтобы, извиняюсь, вымя до колен… Но на таких я и раньше не оглядывался.

Она засмеялась, два ряда жемчужно-светлых и ровных зубов разомкнулись, показывая влажную злость рта.

– Не думаю, что ты увидел их всех. Все женщины любят меняться. Потому у всех столько платьев, обуви, украшений, брошек, заколок, медальонов, ожерелий… Но если большинство женщин могут сменить только одежду, украшения да прическу, волшебницы могут намного больше…

Я поклонился, а ведь в самом деле она только женщина. Разве колдуну-мужчине, хоть самому завалящему, хоть могучему, пришло бы в голову тратить драгоценную волшбу, чтобы изменить свой облик? Да хрен с ним, мы себе любыми нравимся, мы сразу бы начали думать о завоевании мира, пусть даже у нас в арсенале всего-навсего одно заклятие превращения яйца в курицу, а женщина львиную долю своих сил и времени тратит на такую хрень, как изменение цвета волос и глаз, выравнивание носа и приподнятие скул…

Она прошлась по комнате с грацией двуногой кошки, резко повернулась ко мне.

– Мужчины говорят, что я – совершенная женщина. Ты с ними согласен?

Я вздохнул – если соглашусь, стану таким же неотличимым от всех, да и задело это хвастовство, – поклонился и сказал кротко:

– Как скажете, ваша милость.

Она насторожилась.

– Что это значит?

– Как скажете, ваша милость, – повторил я. – Скажете, что вы – самая совершенная женщина, я это запомню. И всем скажу, кто спросит.

Она подошла ближе, вгляделась, глаза чуточку расширились, красиво вырезанные ноздри дрогнули, как крылья бабочки.

– А ты как сам думаешь?

Я поклонился снова, голова не отвалится, а если не нравится, что часто кланяюсь, остановит. Но деспотам поклоны всегда нравятся.

– Я думаю, – ответил я медленно, – что вы в самом деле… совершенная женщина. Настолько совершенная, что…

Я запнулся, она тут же поторопила:

– Ну? Язык проглотил?

– Совершенство пугает, – произнес я. – Совершенство – это что-то неживое. У вас, ваша милость, слишком совершенное лицо, а это…. Гм… в замке нашего господина тоже были очень красивые женщины… Не такие, конечно, прекрасные, как вы, ваша милость, я даже не осмеливаюсь сравнивать, вы уж ничего такого не подумайте!.. Так вот даже они, не такие совершенные, как вы, ваша милость, и то старались как-то очеловечить…