Белое солнце России. Белая армия и Православие - Игорь Михайлович Ходаков

только против чего-то, крайне трудно добиться победы, необходимы лозунги «за». Таковых у белых не оказалось, если, конечно, не принимать во внимание выдвинутую Деникиным и Колчаком идею борьбы за Единую и Неделимую Россию. Однако эта идея по многим причинам не вдохновляла ни государственные образования, возникшие на окраинах рухнувшей империи, ни рабочих и крестьян. Последние были не то чтобы против, нет, просто им, в сущности, было все равно, какой станет Россия. Скотина и перешедшая в их пользование земля – вот что по-настоящему волновало мужицкую Россию.

Но ведь можно, казалось бы, сражаться за веру. Пускай не все офицеры были религиозны, но почему руководители Белого движения не объявили целью борьбы защиту христианства? Владыка Вениамин вспоминал, как однажды в вагоне один из наиболее известных белых генералов Кутепов рассказывал ему и генералу Врангелю о том, как в деникинском окружении обсуждался вопрос о целях войны. Кто-то считал необходимым выступить под лозунгом: «За Веру, Царя и Отечество». Хотели включить первую формулу, но, по словам Кутепова, генерал Деникин запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивой пропагандой, на самом деле этого в движении нет. Имел ли Главнокомандующий, сам являвшийся глубоко верующим человеком, основания для подобной позиции? Епископ Вениамин отвечает на этот вопрос утвердительно. В массе своей ни рядовые, ни высшие белые офицеры не являлись людьми церковными.

Конечно, личное благочестие и глубокая вера отдельных офицеров и генералов не меняли общей картины, которую можно характеризовать как оскудение религиозного духа во все слоях общества. В этой связи не кажется удивительным, что когда белые дошли до Орла, то предложили епископу Орловскому Серафиму (Остроумову) отслужить благодарственный молебен. Он отказался. Более того, святой Патриарх Тихон в своем послании от 8 октября запрещал духовенству встречать белых колокольным звоном и молебнами.

Увы, далеко не всегда белогвардейские войска демонстрировали хотя бы видимое смирение и благоговение перед православными святынями. В 1920 году епископ Вениамин лично отправился с чудотворным образом Божией Матери на фронт. По дороге народ во множестве встречал его везде. Владыке казалось, что воскресла старая Русь! Затем он один повез икону на фронт в отдельном вагоне. Его встречали официально-торжественно, с парадами и молебнами. Что было на душе у военных вождей, сказать сложно. Сам владыка признался, что не очень верил в ревность белогвардейцев по вере. Он вспомнил, как в Александровске при крестном ходе в штабе стояли офицеры за окном и небрежно курили, глядя на процессию с абсолютным равнодушием. Оно иной раз сменялось и хулой. Однажды епископ Вениамин отправился на Перекоп. Владыка был поражен высоким боевым духом немногочисленных белогвардейских частей, отчаянной храбростью даже самых молодых бойцов. И при этом один полковник, командир танка, совершенно спокойно рассказывал, что он был ранен уже четырнадцать раз, а завтра выйдет на сражение первым. Этот офицер сдержал свое слово: в кровопролитном сражении его танк был подбит и он с товарищем погиб. Но в тот вечер, накануне смерти, совершенно открыто, почти цинично и даже насмешливо этот человек заявил владыке, что ничуть не верит в Бога. Бывшие с ним другие офицеры нимало не смутились его заявлению, будто и они думали так же. И такие случаи, увы, были не единичны. Епископ Вениамин вспоминал, например, как, выйдя на улицу, он встретил одетых в военную форму молодых ребят. На вид им было не более 13–14 лет. Один из них с кем-то отчаянно грубо разговаривал. И потрясенный владыка услышал, как он самой площадной матерной бранью ругает и Бога, и Божию Матерь, и всех святых!.. Везде матерная брань висела в воздухе. Возвратившись с Перекопа, епископ Вениамин произнес свои знаменитые слова: «Наша армия героична, но она некрещеная!»

Были и более жесткие оценки религиозного равнодушия белых, о них также пишет владыка, вспоминая о беседе с одним благочестивым офицером, произнесшим:

– Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов – большевиков.

Жесткое суждение и вряд ли в полной мере справедливое. Белые в подавляющем большинстве своем не были бесенятами. Уже не один год эти люди убивали, видели страдания и кровь, теряли боевых товарищей, их сердца грубели, их души были изуродованы войной. И с матерной бранью, порой забывая о Боге, они шли на смерть, под большевистские пули и снаряды. За Россию. И пускай далеко не все белогвардейские офицеры и генералы верили в Бога и уповали на Его святую волю, пускай в Белых армиях не было массового религиозного подъема, а контрреволюционные войска не ставили перед собой цели сражаться за оскверненные святыни. Но их подвиг стал первой ступенью на пути духовного пробуждения нашей страны. Об этом в свое время замечательно сказал князь Трубецкой: «И думая о Добровольческой армии, невольно вспоминается изречение: прощаются тебе грехи твои многие за то, что ты возлюбила многое (евангельские слова, вынесенные в эпиграф. – И.Х.). Божий суд всегда предпочитает того, кто горяч, тому, кто только тепел».

И вновь вернемся к теме смерти. У святых отцов можно встретить рассуждения о том, что посмертная участь человека во многом определяется последними минутами и даже секундами его жизни. Умирать ведь тоже можно по-разному. Можно со злобой, а можно и с молитвой. На Гражданской войне это особенно важно, ведь друг с другом сражается один народ и в полном смысле слова брат идет на брата. В этой ситуации ожесточение и ненависть достигают в душе человека крайних пределов, обрекая душу на вечные мучения. И вот тяжелое ранение или плен. Ясно, что жить на земле осталось минуты. Как же умирали красные и белые?

…Холодная и бедная хата, в которой нет даже кровати. Молодой доброволец в грязной шинели с прилипшими к ней мокрыми комьями кубанской земли тяжело и хрипло дышал, все время повторяя: «Мамочка, милая, прости меня, мамочка, помолись за меня!»

Он спасал раненого товарища, и пуля прострелила его навылет, застряв в мочевом пузыре. Слова его становились все тише и тише и, наконец, смолкли. Добровольца звали Эраст Ващенко (один из тысячи безвестных героев Белого дела), он умер весной восемнадцатого под Екатеринодаром, незадолго до гибели Корнилова. Насколько он верил в Бога, как часто молился, способен ли был проявлять жалость к пленным красноармейцам? Впрочем, пленных тогда расстреливали тут же, на месте. Так же поступали и большевики, только еще предварительно мучили жертву, даже если она была и ранена. Думается, сердце этого добровольца было, как и у всех, ожесточено, наверное, расстрелы пленных и для него стали обыденностью. Но судить этого человека может только тот, кто пережил ад Гражданской войны. Ващенко,