Зеркальная страна - Кэрол Джонстон

Я молчу и смотрю в никуда.

– В сентябре девяносто восьмого я была простым тупоголовым констеблем, работала в Ист-Энде Глазго. Тогда там ничего особо интересного не происходило, как и здесь, полагаю: сплошь наркотики и пьянство. Однако после того, как мы с Логаном прочли отчет от пятого сентября, мой коллега, который работал тогда в Лейте, кое-что вспомнил. Утром пятого сентября поступил анонимный звонок от неизвестного юноши, направившего офицеров по адресу на Уэстерик-роуд. Это всего в трех милях от гавани Грантон. И когда полиция прибыла на Уэстерик-роуд, тридцать шесть, и наконец проникла в дом, то что же они обнаружили?

Я ничего не отвечаю.

– Они обнаружили два трупа, мужчины и женщины. Убийство и самоубийство, как сочли тогда. – Инспектор смотрит на меня, ожидая ответа. Я изо всех сил пытаюсь себя не выдать. – Я заинтересовалась этим юным анонимом и велела Логану проверить всех, кого опрашивали в связи с тем делом. И представьте мое удивление, когда всплыло имя Росса Маколи, жившего в соседнем доме, под номером тридцать восемь! – Она умолкает и смягчает тон, которым, видимо, пользуется на допросах. – Вот что мне известно, Кэтриона. Хотите расскажу, о чем я догадываюсь?

Я отрицательно мотаю головой.

– Я всего лишь хочу прояснить ситуацию. Прошло почти двадцать лет, вы с сестрой были детьми. Причем детьми, у которых выдалось весьма тяжелое детство. – Она смотрит на меня, ожидая возражений. – Похоже, полиция даже не связала вас с происшествием на Уэстерик-роуд, тридцать шесть. Кстати, в первом отчете из гавани Грантон Питер Стюарт заявил, что на одной из девочек был окровавленный свитер. В то же время констебль Дэвидсон свидетельствует, что Питер Стюарт был в стельку пьян, и следов крови на девочках не обнаружили. Кроме того, судя по обыску в доме тридцать шесть, там жили только жертвы. В результате загадка девочек-близнецов, возникших из ниоткуда и никому не нужных, со следами побоев, так и осталась загадкой. А теперь молодую женщину, у которой есть сестра-близнец, проживавшую по тому же самому адресу, где произошло убийство и самоубийство, находят мертвой после того, как она вышла на яхте из той же самой гавани… Возможно, я немного опережаю события, и все же я давно не тот тупоголовый стажер-констебль и точно знаю: совпадения иногда случаются, но не в таких же количествах!

Я пытаюсь вдохнуть и не могу. Пытаюсь заговорить и не знаю, что сказать.

Рэфик смотрит на меня с жалостью, откидывается на спинку стула и улыбается.

– Вряд ли вы в чем-то виновны, Кэт. Тем не менее я должна выяснить, как все было, потому что кто-нибудь непременно докопается до истины. И когда это произойдет, защитить вас смогу только я. Чтобы, так сказать, подвести под этим делом черту, придется многое объяснить. Итак, назовите мне имена двух человек, которых обнаружили мертвыми в доме номер тридцать шесть по Уэстерик-роуд.

Я не могу усидеть на месте – мне хочется сбежать, спрятаться. Мне хочется, чтобы все поскорее закончилось. Мне хочется рассказать ей…

– Наверное, вы и так уже знаете. Зачем…

– Так нужно. Я думаю, вы обе были там. Я думаю, вы с Эл там жили и стали свидетелями их гибели в ту ночь. Поэтому и убежали. Мне нужна правда, причем от вас. Вы их знали?

– Да, – шепотом отвечаю я. Раздается детский плач, шипение пара, ножки стульев скребут по полу, сердце колотится в груди. Пахнет промокшими плащами и зонтиками, кофе и пончиками. За окном падает снег, небо белое, тротуары мокрые и скользкие, по улице спешат укутанные с головы до ног прохожие. Рэфик смотрит на меня блестящими глазами. Теперь я понимаю, что за пристальным взглядом всегда таилась неподдельная забота. Инспектор тянется к моим кулакам и крепко сжимает их в руках.

– Назовите мне имена, Кэт.

Я сглатываю, смотрю на нее до тех пор, пока все остальное не меркнет.

– Нэнси Финли и Роберт Финли, – шепчу я, но имена звучат очень громко.

– Ваши мама и дедушка?

Нет, думаю я. Зубная Фея и Синяя Борода.

Дома в кои-то веки пусто. Стоит зловещая тишина, повсюду теснятся воспоминания. Я стою в прихожей и смотрю на закрытые двери, на дедушкины часы, на столик с телефоном, на темную изогнутую лестницу, на зеленые и золотистые лучи на мозаичных плитках, на черную занавеску, за которой прячутся кладовая и вход в Зеркальную страну. Я разглядываю тарелки на стенах: вьюрки, ласточки, малиновки на ветвях с листьями, на голых ветвях, на заснеженных ветвях. Так и слышу мамин голос: «Есть такая птичка, называется великолепный золотистый куррэ, и она самая умная из всех пернатых. Куррэ расправляет крылышки и улетает далеко-далеко. Потом садится на новом месте и начинает новую жизнь, словно прежде ничего и не было. Как гусеница, которая превращается в бабочку. Единственное, что птичка знает и помнит, – то, что есть здесь и сейчас. Не будь как я, Кэтриона. Будь как она! Никогда не бойся летать».

Я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Все это время я притворялась, что двенадцать лет назад улетела, что двенадцать лет назад моя жизнь началась заново. Но это ложь. Никуда я не улетела, потому что постоянно помнила, кем была, и воспоминания, которые я взяла с собой, составляли лишь половину целого. Все доброе, хорошее и волшебное превратилось в печаль и уксус; оно преследовало меня гораздо в большей степени, чем наш дом с призраками. Снова войдя через красную дверь, я испытала вовсе не страх, не ужас, не предчувствие беды. Я освободилась из-под гнета и испытала необычайное облегчение. И этим я обязана правде!

Другая правда в том, что мне нужно выпить, причем немедленно. На кухонном столе – полупустая бутылка дешевой водки, бокал и записка.

«Кэт, я скоро вернусь. Решил немного побыть один. Прости, что не смог поехать с тобой. Люблю, целую».

Я сажусь, наливаю себе водки.

Другая правда в том, что я думала, точнее, была совершенно уверена в том, что Эл жива. В том, что это не ее тело. В том, что сестра спаслась. В том, что синий каяк «Гумотекс» в сарае оставила она. И дело вовсе не в ненависти или обиде – просто это была правда. Некоторые черпают силу в мужестве, стойкости, надежде. Росс прав: я всегда искала ее в отрицании.

Еще одна правда. Дедушка был худшим и лучшим из всех, кого я знала. Качаю головой. Полуправда. Выпиваю еще, смотрю на доску с колокольчиками, на выгоревшие буквы и цифры. «Я хочу, чтобы ты вспомнила. Я хочу, чтобы ты захотела вспомнить». Не хочу вспоминать, но придется. То, как я предавала Эл – лгала, тайком встречалась с Россом, ненавидела ее, убежала, – всего лишь симптомы, а не сам недуг. Я предала сестру решительно и бесповоротно, когда стала отрицать наше прошлое, забыла его и сделала вид, что ничего и не было.

«На любом судне найдется свой поганец, а если его нет, то поганец – ты». Дедушка носил огромные бакенбарды, от него пахло трубочным табаком, он громко смеялся, обнажая удивительно белые зубы, и пользовался слуховым аппаратом, который ничуть не помогал. Старый морской волк, бальзам от маминых бесчисленных фобий. Дедушка любил солнце и оранжевый «Тик-так», проводил лето напролет в саду, плетя с нами венки из маргариток или строя крепости из подушек под лестницей. К нему всегда можно было прийти за утешением, за лаской, за поддержкой. «Не горюй, девонька, никто у нас пока не помер. А все остальное – такая ерунда!»