Метро 2033. Дворец для рабов - Светлана Алексеевна Кузнецова

– Сны… – протянул Кай, привалившись к стене и перебирая струны старого черного инструмента с белесыми царапинами по грифу.

Он принялся наигрывать, стоило Тиму начать рассказывать – все без утайки, – создавая своеобразный фон для истории. При этом вряд ли что-то знакомое или известное, слишком уж часто изменялся ритм. Скорее, сталкер выдумывал в процессе или пытался передать мелодию, звучавшую в ближайшем тоннеле, но в этом случае у него не слишком выходило, или же мелодии эти звучали для него и Тима по-разному.

– И вещие сны поутру… – пропел-прошептал Кай. Звуки прошлись по спине мягким, щекочущим мехом.

Тим поежился. Он упоминал о странных снах, но не рассказывал их сути. Слишком личное таилось за чередой видений, лицами знакомых и химер, а иной раз и декорациями. Все детали, казалось бы, совершенно не важные, вгрызались в память. Раньше Тим не запоминал сновидений – даже самые яркие, которые он мог бы пересказать после пробуждения, блекли уже через несколько часов. Теперь ему не пришлось бы напрягать память, чтобы вызвать образы, звуки, запахи и собственные ощущения.

– Однажды паутина тоннелей привела меня на «Сухаревскую». Она транзитная, не принадлежащая никому, кроме путешественников и заблудших душ, не нашедших себе пристанища, не осевших ни на одной станции и не примкнувших ни к одной из сторон. Там я встретил философа, утверждавшего, будто видения, к которым каждый из нас, живущих в подземке, прикасается, уйдя из реальности – вовсе не образы утомленного подсознания, а выход в иной мир. Слышал про теорию множественности миров? Кроме нашего, существуют другие. Их неисчислимое множество, и каждый подчиняется собственным физическим законам.

Тим кивнул. Если бы и нет, эту теорию следовало придумать.

– В детстве я читал про героя, путешествовавшего по книгам, стоявшим у него в библиотеке. Утверждалось, что все, созданное нашим воображением, существует еще где-то. Писатели просто умеют подключаться к потоку информации, транслируемому такими мирами.

– Не совсем то, что я имел в виду, но пойдет, – Кай кивнул и выдал столь печальный романтичный перебор, что у Тима, никогда не отличавшегося впечатлительностью, защемило в груди. – Так вот, этот философ предполагал, что ядерный удар не просто встряхнул планету и уничтожил многие населяющие ее виды, а сместил саму грань мироздания. Мы критически приблизились к соседнему миру, а может, и к мирам, а значит, на нас ныне влияют иные законы бытия. Потому и лезут к нам чудища, а в тоннелях подстерегают аномалии одна другой страшнее. Когда же мы проваливаемся в сон, минуем всяческие границы, то действуем в соседнем мире так, словно изначально родились в нем.

– Ты поверил ему? – спросил Тим, почему-то ему почудилось, будто от ответа зависит очень многое.

– Не имею привычки мерить правдивость, ложь и заблуждения с точки зрения веры. Вера слепа. Не далее как несколько часов назад ты воочию наблюдал пример того, куда она может завести, – сказал Кай. – Все фанатики – истово верующие люди, потому упаси тебя вышние силы от веры… ну, и меня заодно.

С этой точки зрения он, конечно же, был прав. Вот только Тим спрашивал немного о другом. Сталкер умел мастерски уходить от ответов, переворачивать вопросы и жонглировать темами, при этом – Тим в том не сомневался – не говорил ни слова лжи, просто мог так запутать, что собеседник сам уверял себя в чем угодно.

– Ты мне снился, – наконец, решился сказать Тим.

– Неудивительно, ведь именно мой голос использовали, дабы завлечь тебя в Москву, – собеседник и бровью не повел, отвечая.

Кай почти сразу, как услышал про Витаса, предположил, будто идея отправить Тима в столицу принадлежала именно мутанту. Прибавил, правда, что путь сомнения в собственных решениях, поступках и желаниях – прямая дорога к безумию и шизофрении.

– Возможно. Вот только откуда бы ему знать про татуировку у тебя на руке?

Кай хмыкнул, повел плечом, полностью отдаваясь то ли воспоминаниям, то ли музыке, и надолго замолчал, как и Тим. Тот слушал. Гитара плакала и смеялась, полушепотом доверяла тайны и совершенно не мешала думать. Наоборот, помогала. Перед мысленным взором проносились дома и улицы, длинное высотное здание из красного кирпича, белый панельный дом, режущий глаза – слишком уж ярко отражалось в окнах заходящее солнце. Лес начинался прямо за светло-серыми блочными зданиями. Если выйти из подъезда бабушкиного дома, пройти небольшую асфальтовую площадку со столбами для выбивания ковров и длинным столом с приваренными к нему лавками – излюбленным местом для забивания козла старшим поколением, игры в карты и лото, – оставить по правую руку детскую площадку, то можно спуститься к пруду и машинной базе. Окна отданной Тиму комнаты в квартире на десятом этаже тоже выходили на эту базу. Бабушка часто ворчала по этому поводу, к тому же сторона была южная, и летом действительно становилось жарко. Однако Тиму нравилось: виды за окнами потрясали его детское воображение, а трактора и мощные КамАЗы, длинные ангары и экскаваторы казались игрушечными. Весь мир мог уместиться на ладони…

– Не спи, – сказал Кай, и видение – его ли собственное или кого-то другого – разбилось на тысячи, если не миллионы радужных осколков.

– Я вовсе не… – начал Тим, но его перебили.

– Снюсь я многим, – задумчиво и приглушенно произнес Кай, – сам иной раз удивляюсь, откуда такая сновиденческая слава. А еще не я один, но и старик, имеющий способность внезапно молодеть. Часто он появляется не один, а с огромным вороном на плече.

– Черной, грозной птицей…

– Иссиня-черной, если быть точным вплоть до мелочей, – поправил Кай и попросил: – Расскажи о нем.

Скорее всего, Тим мог отказаться, но не стал. Почему-то появилось ощущение, что это сновидение больше не принадлежит ему одному, а касается обоих.

– Ладно…

Наводящих вопросов Кай не задавал – не требовалось: изо рта Тима словно вынули кляп. Слова лились сами – лишь успевай произносить. Говорил он значительно меньше, чем во время первого рассказа, но вымотался так, словно пересказывал всю свою жизнь с раннего детства или патрулировал прилегающую к бункеру территорию три дня без сна и отдыха.

– Сны снам – рознь… – проронил сталкер, когда парень все же умолк.

– Это все, что ты можешь сказать? – признаться, ждал Тим другого, хотя вряд ли отдавал себе отчет, чего же именно. Просто думалось: Кай способен объяснить чуть больше, если не вообще все. А еще Тим ему доверял: наверное, слишком привык во время блужданий по тоннелям прислушиваться к ироничным замечаниям и советам. Кай идеально соответствовал своему эфемерному двойнику, выдуманному самим Тимом или все же вложенному тому в голову мутантом по имени Витас.

– У птиц нет имен, есть только полет и вещие сны поутру…[2] – строчкой из чьей-то песни задумчиво и мрачно ответил собеседник. Высокий лоб сталкера избороздили две параллельные вертикальные морщины. Длинные пальцы замерли, не касаясь струн, но звон неуловимо присутствовал, наполняя воздух между ними.