Кампанелла. Последний маг эпохи Ренессанса - Альфред Энгельбертович Штекли

веревочками». Человека не просто подтягивали за руки кверху – предварительно его особым образом связывали отдельными тонкими веревками. Ему набрасывали петли на запястья, на предплечья, под мышки и только потом на этих веревках поднимали под потолок.

Два часа без перерыва истязали Пиццони на дыбе «с веревочками». Он так и не признал себя виновным. Его внезапно вспыхнувшее упорство возмутило членов трибунала. Они приказали палачам не церемониться с ним. Во время пытки Пиццони нанесли несколько тяжелых увечий и сломали плечевую кость. Надзиратели ругались – им пришлось его тоже нести обратно в камеру на руках.

Вслед за тем дыбе «с веревочками» были подвергнуты Петроло, Битонто и Контестабиле. Они тоже виновными себя не признали. Им всем вручили копии протоколов с обвинительными заключениями и назначили адвокатов. Они, как Дионисий и Пиццони, считались «изобличенными» в «оскорблении величества» то есть в тягчайшем государственном преступлении, а это значило, что смертная казнь их не минует.

Санчес имел намерение быстро закончить процесс, не дожидаясь, пока Рим станет выяснять, нет ли ереси в пророчествах Кампанеллы. Он очень торопился. Защиты – пустые формальности, и он не собирался тратить много времени на их рассмотрение. Главное, успеть вынести приговор до того, как вмешается Рим, а там, смотришь, вице-король прикажет не посылать его на одобрение папы и, как это было в случае с Пизано, привести в исполнение. Теперь заседания трибунала происходили почти каждый день.

Кампанелла не только усиленно работал вместе с Леонарди над своей защитой, но и постоянно помогал товарищам советами. Пусть их защиты и будут иногда противоречить одна другой – они ведь пишутся не для того, чтобы выяснить истину, а, наоборот, чтобы ее скрыть.

Леонарди честно сказал Кампанелле, что положение его безнадежно. Сколько бы Кампанелла ни уверял, что его нельзя ни считать признавшимся в преступлениях против Испанской монархии, ни рассматривать как «изобличенного», любой трибунал на основании имеющихся свидетельств не примет во внимание его уверений. Адвокат еще раз объяснил ему, что, когда дело идет об «оскорблении величества» – а любой антиправительственный заговор и является таковым, – испанские правоведы не делают большого различия между совершенным злодеянием и преступным намерением. Тот, кто допустил кощунственную мысль о ниспровержении царствующего монарха, одинаково карается смертью, как и тот, кто осмелился поднять на него руку!

В середине марта «Защита» Кампанеллы, написанная Леонарди, была представлена в трибунал и подверглась обсуждению. Прокурор настаивал на том, что никакие смягчающие обстоятельства не могут быть приняты во внимание и Кампанелла, вдохновитель и организатор заговора, должен быть наказан по всей строгости закона. Санчес спешно составил свои «Возражения» и попытался отвести все доводы защиты. Он видел в рассуждениях о пророчествах только уловку.

Приближалась пасха. Нунций и де Вера все чаще противились тому, чтобы заседать в трибунале каждый день. Они ссылались на свои обязанности, связанные с надвигающимся праздником. Санчес весьма подозрительно относился к их нерадивости. Вице-короля в Неаполе не было. Перед праздниками быстрый темп, в котором завершался процесс, несколько замедлился. Однако Санчес был уверен, что сразу же после пасхи он добьется вынесения приговора и казни осужденных.

Леонарди поставил Кампанеллу в известность, что прокурор отверг все доводы защиты. Трибунал не находил нужным проводить дополнительных расследований. Тяжело было выслушать это известие. Неужели близок конец? Неужели не удастся спасти ни товарищей, ни себя? Дионисий передавал, что появились шансы на побег, но сейчас он не может двигаться и необходимо любой ценой добиваться отсрочки. Каким путем снова выиграть время?! Он и так долго морочил голову судьям своими рассуждениями об универсальной христианской монархии. Ни Санчес, ни де Вера не могли толком разобраться в его хитроумной аргументации. Однако они были убеждены, что такой закоренелый враг испанцев и церкви, как Кампанелла, которым много занималась инквизиция, разумеется, мечтал о государстве, ничего общего не имеющем с Испанской монархией!

Всю историю сношений с турками можно было валить на Ринальди и распространяться о предсказаниях, что половина Османской империи откажется от мусульманской веры. Но как доказать, что он, Кампанелла, был не врагом, а горячим приверженцем Испанской монархии? Если бы это можно было сделать, то тогда его туманные рассуждения об универсальном христианском государстве оказались бы совсем на другой почве. События, имевшие место в Калабрии, приобретали совершенно иную окраску. Он и его друзья из опасных заговорщиков превратились бы в экзальтированных фанатиков, которые, ожидая конца света, проповедовали наступление золотого века, возвещенного Апокалипсисом. Как доказать, что именно в тот период, когда готовился заговор, он был ярым сторонником Испанской монархии и что республика, к установлению которой он стремился, была даже «больше на пользу королю, чем папе»?! Свидетельскими показаниями? Таких не найдешь! Несуществующими документами? Своими книгами?

А что, если в Стило среди его пожиток вдруг совершенно случайно был бы обнаружен политический трактат, прославляющий Испанию и датированный концом 1598 года? Вот это-то и докажет трибуналу, что его настроения накануне ареста совершенно не носили того характера, который хотят придать им лжесвидетели и клеветники. Кто тогда поверит, что человек, боготворящий Испанскую монархию, мог возглавить направленный против нее заговор? Он в деталях продумал свой новый план. Здесь, в тюрьме, тайком от надзирателей и доносчиков он напишет большое сочинение, в котором будет, не жалея восторженных слов, описывать Испанскую монархию как идеальное государство, равного которому нет на свете. Затем, воспользовавшись своими связями, он переправит в Калабрию рукопись, которая будет датирована задним числом. Когда все будет готово, он обратиться в трибунал с заявлением о своей невиновности и самым решительным образом потребует, чтобы в Калабрии «среди его пожиток» разыскали это сочинение. Его действительно обнаружат. Этот трактат – вещественное доказательство его любви к испанцам! – будет иметь куда больший вес, чем свидетельские показания.

Новый план при всем своем остроумии был не лишен существенного недостатка: для его выполнения требовалось время, и не дни, а месяцы. Написать в тюрьме большое сочинение, чтобы ни одна его страница не попала в руки надзирателей, то и дело устраивающих обыски, было очень сложно. Ведь иногда за целые сутки не удавалось даже нацарапать записки в несколько слов! Нужно было время. А его-то как раз почти не оставалось.

Вызванный в трибунал Кампанелла продолжал защищаться. Он требовал опроса новых свидетелей, настаивал, чтобы ему дали возможность написать жалобы испанскому королю и папе. Члены трибунала потеряли терпение. Ему заявили, что его дело закончено и он считается «изобличенным» и «признавшимся», так как он не отрицает, что хотел установить республику. Его вина доказана. Все дальнейшие ухищрения, имеющие целью оттянуть вынесение приговора, совершенно бесполезны. Его больше