Заветный ключ - Алекс Рудин

— Вот что, Саша, — сказал он. — Хватит нам заниматься ерундой! Медальон мы не найдём. А осенние дожди и учёба всё ближе и ближе. На других раскопах не хватает рук, а вы у жертвенника уже добрались до материка. С сегодняшнего дня переходите на раскопы вдоль стены.

Я чуть не потерял дар речи. Ну, как так-то? Медальон только и ждёт, чтобы я его нашёл.

— Валентин Иванович, — терпеливо сказал я. — Разрешите ещё пару дней поработать у жертвенника.

Кой чёрт пара дней! Мне бы и пары минут хватило!

— А какой смысл в этом? — раздражённо отозвался Валентин Иванович. — Вы же дошли до материка?

— Дошли, — согласился я.

— Ну, вот. А медальона нет. И, скорее всего, никогда и не было. Наврал хронист, и всё.

— Но мы же нашли возле камня человеческие кости!

— И что из этого? Кто может поручиться, что это скелет Отакара, а не какой-нибудь бедолага, которого принесли в жертву за двести лет до казни вождя?

— Валентин Иванович, вы не хуже меня знаете, что пруссы сжигали тела при жертвоприношении. А на костях нет следов пламени. И череп мы не нашли, а шейные позвонки раздроблены сильным ударом.

Мы, действительно, нашли в раскопе фрагменты скелета — берцовую кость и несколько рёбер с остатками позвонков.

— И что с того? — ещё больше рассердился Валентин Иванович. — Этот скелет может принадлежать кому угодно!

— Конечно, — ответил я. — Но причина смерти и отсутствие черепа совпадают. Хронист писал, что после казни голова Отакара была выставлена в ближайшей деревне для устрашения жителей.

— Хорошо!

Валентин Иванович раздражённо хлопнул ладонью по столу.

— Что ты предлагаешь, Саша?

— Я предлагаю немного расширить раскоп.

Валентин Иванович собрался возразить, и я торопливо продолжил.

— Не весь. Скелет был ориентирован с востока на запад. Берцовая кость найдена ближе к восточному краю раскопа. Я предлагаю расширить западную бровку.

— И что это даст?

— Медальон мог отлететь в тот момент, когда Отакару отрубили голову. Это ничтожный шанс, но он лучше, чем ничего. А мы должны или найти медальон, или удостовериться, что его здесь нет.

Я понизил голос и продолжил:

— Валентин Иванович, вы же понимаете, что после нашего отъезда раскоп останется без охраны. Сюда сможет пробраться кто угодно. Мы должны использовать все возможности.

Валентин Иванович с сомнением покачал головой.

— Ну, хорошо, — повторил он уже без нажима. — Расширяйте западную бровку. Сколько времени вам понадобится?

— Два дня, не больше, — сказал я. — Кроме медальона, там могут быть и другие находки.

Вернувшись к Севке и Оле, я обрадовал друзей новостью.

— Будем вскрывать западную бровку. Валентин Иванович даёт нам два дня, потом переводит на стену. Поэтому отодвигать бровку будем узкими полосами, на штык лопаты. Сколько успеем вскрыть — столько и успеем.

Оля согласно кивнула.

— Чтобы не мешать друг другу предлагаю разделить бровку на три участка. Оля, ты начинай с этого края. Севка, ты отсюда. А я буду копать прямо в центре.

— А почему ты в центре? — нахмурился Севка.

Ему хотелось работать поближе к Оле.

— Потому, что так мне вас лучше видно, — улыбаясь, объяснил я. — А я по вам обоим очень соскучился.

Оставлять медальон в земле ещё на сутки я не рискнул. Мало ли, что может случиться! А грунт нужно было снимать сверху, ровными слоями.

Чтобы добраться до медальона сегодня, я работал без остановок. Счастье, что на таком удалении от камня находок стало существенно меньше. Но всё равно, приходилось тщательно очищать каждый черепок, каждую косточку и обрывок ткани.

Слой за слоем я снимал землю — не лопатой, а небольшим железным совком! Словно ребёнок, который заигрался в песочнице.

Оля и Севка, глядя на меня, тоже увлеклись работой. Севка даже ворчать перестал, сосредоточенно вглядываясь в землю.

Этим и привлекательна работа археолога — ты словно ищешь давно спрятанный клад. И иногда находишь.

Время уже подходило к обеду, когда я добрался до крошечного пятна в стене раскопа. Под этим незаметным пятном скрывалась ямка, в которую я спрятал медальон.

Ещё несколько осторожных движений, и совок задел твёрдое. Я отбросил его в сторону и взялся за кисточку.

— Кажется, тут что-то есть… Точно. Похоже на медальон!

Я запустил пальцы в рыхлую землю. Всё повторяется. И вот я снова держу на ладони перепачканное землёй янтарное солнце!

Глава 21

Август 1970-го года, Калининград — Ленинград

Поезд катился, покачиваясь на стыках рельсов. Что-то странное было в этом звуке. Я пару минут прислушивался, а потом догадался — колёса стучали равномерно и непрерывно.

Лет через десять советская промышленность научится выпускать рельсы длиною чуть ли не в километр. И вот тогда колёса будут стучать только в местах их соединений, а в остальное время будут катиться бесшумно.

Но пока вся бесконечная железнодорожная линия была собрана из звеньев длиной в двадцать пять метров, и колёса исправно обозначали звонким ударом каждый стык.

— Хватит курить, Севка! Дышать невозможно!

Севка торопливо докурил сигарету и затушил окурок в продолговатой алюминиевой пепельнице, которая висела на поручнях вагонной двери.

— Да всё уже!

— На кой чёрт тебе эта дурацкая привычка?

— Не знаю.

Севка виновато пожал плечами.

— Как-то само получилось.

— И как только Оля терпит твоё курево?

— Да она сначала ругалась, а теперь привыкла.

Я потянул на себя дверь тамбура и с облегчением нырнул в вагон. Здесь тоже запахи такие, что с ног валят. Но хотя бы не табачный дым!

Зачем я попёрся с Севкой в тамбур? Да просто за компанию! Делать в поезде всё равно нечего — разве что лежать на полке и разглядывать проплывающие за окном пейзажи.

Через два купе от нас ребята играли на гитаре и пели что-то романтично-походное. Не то, чтобы я не любил бардовские песни. Просто в прошлой жизни наслушался их столько, что приобрёл иммунитет.

— Саша, — сказал Оля, когда мы с Севкой вернулись на свои места. — Тебя Валентин Иванович искал.

Валентин Иванович ехал отдельно от основной группы — в купейном вагоне. Ничего удивительного в этом не было. Наверняка походная романтика опостылела декану не меньше, чем мне. Да к тому же, в купе у него была возможность поработать.

— Спасибо, Оля!

Я прошёл по коридору, уворачиваясь от босых ног, которые торчали с верхних полок. Миновал туалет, вышел в другой тамбур — в нём курить запрещалось, и можно было свободно дышать.

Я осторожно потянул ручку внешней двери вагона, и она поддалась. Надо же! Благословенные времена, когда проводницы ещё забывают запирать все двери,