История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3 - Дмитрий Яворницкий

Из Москвы гетману отвечали похвальным листом, о пропуске ватаг на Запорожье велели по своему усмотрению чинить, а относительно бывшего кошевого атамана Ивана Гусака объявляли, что служба его царскому величеству известна и что пусть он царской милости ожидает за нее[275].

Отправляя в путь толмача Волошанина, Мазепа в это же время должен был отпустить от себя и запорожских посланцев, девять человек, оставленных им еще в мае месяце для подання будто бы в Сечь вестей на случай, если откроется у русских с басурманами война, и бесцельно проживавших в гетманской столице Батурине.

Уже в начале июля месяца гетман послал известие в Москву о том, что запорожские посланцы, оставленные в Батурине, не желают дольше оставаться в нем и усиленно просятся об отпуске их в Сечь. Ввиду этого гетман, не желая дольше удерживать их при себе, отпустил посланцев на Сечь, но дал им лист для передачи кошевому атаману и всем низовым казакам с объявлением о том, что на поход против татар к нему, гетману, до сих пор не пришел повелительный монаршеский указ, а как только тот указ придет, гетман немедленно войску запорожскому о том даст знать. Лично государям Мазепа по этому поводу писал так: «Если бы в то время намерение запорожских казаков, по вашему монаршескому указу, было поручено мне, то я мог бы еще в ту пору привести войско запорожское до чинення военных промыслов против тех креста святого врагов, особенно ввиду того, что и сам, бывший на тот час, кошевой атаман Иван Гусак всех товарищей настойчиво к тому побуждал, и многие из товарищей вместе с Гусаком хотели разорвать с басурманами перемирие и начать с ними войну и, как разумные политики, они писали, что война та может окончиться и счастливо, и прибыльно, коли не откладывать ее на долгий срок; если же войну отложить на размышление и на долгий срок, то для счастливого окончания ее могут найтись разные препятствия. Таким образом, когда я без вашего, великих государей, премощного монаршеского указа, не смел им наскоро оказать никакого вспомоществования, а посланные мои гонцы о том к вам, великим государям, на долгое время задержаны были в Москве, тогда доброе намерение тех лучших запорожских людей не пришло в исполнение: в это время вернулись из надунайского города Килии от хана запорожские посланцы к принесли в Сечь известие о подтверждении бывшего в Каменном Затоне перемирия у татар и казаков. Тогда легкомысленные и шатостные люди подняли своею речью на ноги всех казаков и не только пресекли всякую мысль о разрыве с татарами и о начинании против них военных промыслов, но даже с радостью захотели с ними поновить перемирие. В это время лишился атаманства и кошевой Иван Гусак; само же войско, собранное в Сечь ради будущих военных промыслов, было распущено по разным местам для рыбной и соляной добычи. Теперь трудно настроить войско запорожское так, чтобы оно от поновленного с поганцами перемирия отстало, и ныне гетману с войском и с народом нужно всякой от запорожцев шкоды ждать»[276].

И точно, запорожцы вновь стали во вражду к гетману, и эта вражда с особенной силой выразилась с прибытием в Сечь царского толмача Петра Волошанина и гетманского посланца Якима Кныша.

Выехав из Батурина июля 14-го числа, Яким Кныш встретил толмача Петра Волошанина у крепости Переволочны и направился с ним прямо в Сечь. Июля 21-го дня Яким Кныш и Петро Волошанин прибыли в Сечь и в тот же день представились кошевому атаману Семену Рубану и всему сечевому товариству. Семен Рубан собрал войсковую раду из наличных казаков, и на той раде гетманский посланец вручил кошевому царскую грамоту и гетманские листы. Кошевой, приняв грамоту и листы, передал их писарю Созонту Грабовскому и велел ему вычесть ее перед товариством вслух. Когда писарь взял в руки царскую грамоту и дошел в ней до тех слов, где сказано было, что «нынешнего лета воинскому походу под турецкие городки не быть» и что того желают сами государи, а не гетман и его старшина, то запорожцы, прервав чтение, стали кричать, что это сделано несомненно по гетманскому желанию и что самая грамота также несомненно исходатайствована у великих государей тем же гетманом с целью оправдать себя и всю старшину в глазах запорожских казаков. После этого запорожцы стали кричать, как они, уведомившись, что походу под турецкие городки не бывать, учинили с мусульманами мир, а гетман, узнав о том, сделал под них подкоп и послал для добычи под Очаков, на Прогнои, бывшего кошевого Федька[277]. «Тот Федько похватал ходивших за солью турок и татар и многих из них побил, а татары побрали за это наших запорожцев, невинных, на соляной добыче, 50 человек. Гетман должен нам выдать всех пленных, взятых Федьком, и его самого, а если этого не сделает, то пусть ждет нас с ордами к себе на зиму в гости, – увидит тогда, что ему, его панам, арендарям и дозорцам будет. Бывший гетман Иван Самойлович такого подкопу над нами не делал; однажды только попробовал было он сделать такой же подкоп, но когда Сирко написал ему, что на него готовится сто тысяч сабель, то он испугался и прислал тотчас же к нам вина, ветчины и всякого запаса. А этот гетман называет нас пастухами, а его дозорца, Рутковский, ватаг с запасами на Запорожье не пропускает: только мы скоро Рутковского возьмем в руки, чтоб нам больше пакости не делал. Пока Мазепа будет гетманом, нам от него добра нечего чаять, потому что он всякого добра желает Москве и на Москву смотрит, а нам никакого добра не желает; только тот гетман будет нам на руку, которого мы поставим в черной раде»[278].

О воинском промысле запорожские казаки говорили так, что они только тогда пойдут на басурман, когда получат от Москвы помощь войском и жалованье деньгами в таком количестве, как посылает она донским казакам. Впрочем, искренне желали мира с неверными только пехотные казаки; конные же, напротив того, хотели против басурман войны, потому что во время войны они могут получить языка, обменять его на пленного казака, могут продать его и получить прибыль за него. Гетман, приказывая запорожцам идти войной на басурман, сам посылает в Крым послов для обмена бывшего Китайгородского сотника Белана, который запорожцам делает такую же шкоду, как и бывший кошевой Федько. Придя в сильный гнев, запорожцы под конец хотели было взять у толмача письма, распечатать и прочесть их, но от того удержал их писарь войсковой.

Оставив без всякого ответа гетманский лист, запорожцы три дня держали у себя послов[279], поджидая, пока не придут в Сечь с воинских промыслов запорожские и городовые казаки. Только тогда, когда в Сечи собралась масса городовых казаков, кошевой атаман вторично собрал раду и поставил всем вопрос, как поступите с грамотами и с толмачом. Тогда на раде постановили толмача отпустить, мир же с турецкими городками только с приходом русских войск разорвать, а до тех пор о том и не помышлять, потому что от этого выгоды войску не будет никакой.