Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж

Трубные звуки провозгласили, что Франция обрела нового короля, Его Христианнейшее Величество Карла IX.

* * *

Не очень далеко от собора и также в Реймсе находилось аббатство Сен-Пьер, где Мария собиралась расположиться на ночлег. Ее тетя Рене была там аббатисой, и тело ее матери в течение недели должны были там захоронить. Протестантские лорды наконец расстались с Марией де Гиз, которая обретет последний покой у себя на родине.

Вход в аббатство находился на вершине холма. Дорога, ведущая к нему, была прямой и с обеих сторон обсажена высокими платанами. Их листья только начинали прорезаться, создавая тонкую зеленую дымку на темных ветвях над головой.

Огромная дверь как будто влекла Марию к себе, обещая ей запретные вещи, иногда происходившие в снах. Однако, приблизившись к двери, она ощутила покой и облегчение, а не опасность.

– Добро пожаловать, Ваше Величество, – сказала привратница и низко поклонилась ей. Потом за ее спиной появилась округлая фигура Рене де Гиз.

– Здравствуйте, дитя мое, – поприветствовала она и обняла Марию. – Пойдемте и отдохнем.

Впервые кто-то предложил ей что-либо с тех пор, как умер Франциск, и не потребовал ничего взамен.

Рене отвела ее во внутренний двор, где все тоже говорило о весне. Они устроились на каменной скамье напротив колодца, окруженного цветущими айвовыми деревьями. У их ног, прямо рядом с вымощенной кирпичом дорожкой, начиналась грядка с душистыми растениями: кориандром, аконитом и полынью.

– Значит, все закончилось? – спросила Рене.

Мария кивнула.

– И…?

– Придворные отправились во дворец епископа на банкет в честь коронации. А я… – Она пожала плечами. – Я здесь.

Мария надеялась, что Шарль и его мать не обидятся, хотя это уже не имело значения. Она не смогла бы вытерпеть блеска, шума, веселья, золотых тарелок и жирной еды. И танцев, особенно танцев.

– Я больше никогда не буду танцевать! – воскликнула она.

– Чепуха!

Неужели она действительно подумала вслух? Она не собиралась этого делать.

– Вы слишком молоды и полны сил, чтобы отказываться от танцев, – настаивала Рене. – Со временем Бог вернет вам силы.

Она без приглашения взяла Марию за руку и крепко пожала ее. Как ни странно, ее прикосновение не показалось девушке оскорбительным. «Обычно никому не позволено трогать меня, – удивленно подумала она. – Как и мне не позволено никого трогать, кроме моих собак, конечно. Но только не людей. Как это странно…» Внезапно она почувствовала непреодолимую усталость.

Проходило время; она не знала, как долго они сидели в молчании, но начало смеркаться, а соцветия на ветвях айвы налились опаловым сиянием. Прозвонил колокол.

– Вечерняя служба, – тихо сказала Рене и помогла ей встать. Поднявшись, Мария почувствовала себя более свежей и отдохнувшей, чем за последние несколько месяцев. Она последовала за аббатисой в часовню и, словно лунатик, позволила словам вечерней службы ласкать ее слух.

Deus in adjutorium intende, Domime ad adjuvandum me festina…

И:

Да не возвеличится мое сердце, Господи, Да будет мой взор смиренным…

Слова казались ей мягкими и целебными, как топленое молоко.

«Я совсем измучилась из-за смерти матери, – подумала она. – И все это… – Она обвела взглядом безыскусную часовню с гулкими стенами. – Все это кажется мне более теплым и утешительным, чем королевские покои. Здесь, у алтаря, будет покоиться моя мать. Она всегда будет слышать эти голоса, будет окружена этой любовью. А я уйду во внешний мир, чтобы занять ее место».

Прозвучали последние ноты вечернего псалма.

Все было таким знакомым! Она стояла здесь раньше, слышала такие же голоса и содрогалась от этой красоты…

В Инчмахоуме. Монахи…

Монахини вокруг нее начали покидать часовню, направляясь в трапезную на ужин.

Они сидели за длинными столами на узких скамьях, выпрямив спину, и ели в молчании. На каждой стороне столов стояло по свече. На столах лежали ломти ржаного хлеба и стояли чашки с двумя блюдами: печеными яблоками и тушеным пастернаком.

Юная монашка, возможно моложе самой Марии, ясным, высоким голосом прочитала отрывок из устава Святого Бенедикта. На пятнадцатое мая по часослову приходилась тема «Каким должен быть аббат»:

«Аббат всегда должен помнить, кто он такой и ради чего он был призван. Он должен знать, что кому больше дано, с того больше и спросится».

«Как и монарх, – подумала Мария. – Но если Бог призвал меня быть королевой, то почему аббатство кажется мне гораздо больше похожим на родной дом?»

После ужина монахини вернулись в часовню для последней вечерней молитвы, перед тем как удалиться с зажженными свечами в спальню наверху. Там они лежали в общей комнате до тех пор, пока не просыпались глубокой ночью для ночной службы.

Рене прикоснулась к руке Марии и проводила ее в отдельную комнату, где ей предстояло провести ночь. Комната находилась на первом этаже и смотрела на сад, где они сидели днем.

Она была довольно хорошо обставлена: удобная кровать, письменный стол, стулья, комод и вазы с цветами. На стене висело распятие из слоновой кости, а перед ним аналой, обитый бархатом. Одним словом, комната для королевы.

– Это для наших гостей, – пояснила Рене, словно читая ее мысли. – Все гости одинаково уважаемы, все паломники равны.

Она зажгла три свечи в серебряном канделябре.

– Вчера я получила известие о… прибытии останков вашей дорогой матери. Путь будет очень медленным, и погребение состоится лишь через несколько недель.

Невысказанный вопрос.

– Увы, я не смогу присутствовать при этом. Хотя мне бы очень хотелось этого, как хочется стать одной из вас. Я должна вернуться в мир. Возможно, в мое поместье в Турени, а может быть, даже в Шотландию.

Наконец-то она произнесла это.

– Лорды приложили к сообщению письмо, адресованное вам, – сказала Рене. Она протянула письмо, но не стала дожидаться, пока Мария прочитает его. – Постарайтесь хорошо отдохнуть, мое дорогое дитя.

Перед уходом она кивком указала на распятие:

– Я хочу, чтобы вы взяли его с собой. Это старинное распятие, имеющее собственную душу. Я чувствую, что оно хочет отправиться с вами.

Мария начала было возражать, но что-то в лице тети заставило ее замолчать. Рене подошла к ней, встала на цыпочки и поцеловала в лоб, а потом вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Мария опустилась на стул за столом и медленно вскрыла печати на письме. Ее возмущало, что они вторгаются к ней даже здесь, эти высокомерные предатели. «Слова да не возвеличится мое сердце, да будет мой взор смиренным не относятся к ним», – сердито подумала она.