Рано или поздно - Мэри Бэлоу

— Я не собираюсь вас благодарить, — заявила она. — Я вам вовсе не благодарна.

— Я от вас этого и не ожидал, — ответил он. — И настаивал на том, чтобы вас проводить, вовсе не для того, чтобы снискать вашу благодарность. Я поступил так только потому, что это правильно.

Боже милостивый, думал при этом Эдвард, он целовал эти губы всего два дня назад и прижимал это тело к своему. Он просто сгорает от желания обладать ею.

Он что, сошел с ума?

Тут Анджелина снова улыбнулась, и в груди его что-то неприятно затрепетало.

— Именно это мне так понравилось в вас в нашу первую встречу, — сказала она. — Но сейчас вы становитесь несколько утомительным.

— Если вы научитесь вести себя более благоразумно, — скованно произнес Эдвард, — то лишитесь возможности находить меня утомительным или еще каким-нибудь, леди Анджелина. Уверен, нам обоим будет от этого только лучше.

Улыбка с ее лица никуда не делась. Она слегка наклонила голову набок и теперь выглядела немного задумчивой, сказав:

— Да. Безусловно. Доброго вам дня, лорд Хейворд.

Она резко повернулась, почти взбежала по ступенькам и скрылась за дверью, которую предупредительно открыл лакей. Дверь за ней закрылась.

А утро оказалось испорчено.

Еще сильнее оно испортилось, когда Эдвард вернулся в дом леди Сэнфорд и его снова провели в маленькую гостиную, где в одиночестве сидела Юнис.

— А я, — сказала она, — гадала, вернешься ли ты. Выглядишь ужасно. Бедный Эдвард, она так сильно тебя раздражает?

— Да она понятия не имеет, как себя со мной вести, — буркнул он. — Видишь ли, вчера я сделал ей предложение. Вчера вечером я тебе об этом не упомянул, но предложение сделал. Она отказала. В жизни своей не испытывал большего облегчения! Она затем сюда и явилась, чтобы рассказать тебе? Поглумиться?

— С какой стати? — удивилась Юнис, показывая ему на то самое кресло, в котором сидела леди Анджелина, когда он в первый раз сюда вошел. — Сказать подобное — значит предположить в ней способность сделать низость, но я думаю, что она на такое совершенно не способна.

Да, с этим он готов согласиться. Низкими были его собственные слова. Леди Анджелина Дадли заставляет его демонстрировать не самые лучшие стороны его личности.

— Она пришла, — продолжала между тем Юнис, — чтобы попросить меня стать ее другом и заверить, что она ни в коем случае не будет против, если я выйду за тебя замуж, так как совершенно очевидно, что мы с тобой очень любим друг друга.

— Что? — Эдвард нахмурился.

— В ней есть что-то… печальное, — произнесла Юнис, — хотя я не уверена, что это правильное слово. «Задумчивое» — будет точнее. И разумеется, насчет нас она ошибается. Не в том, что мы очень любим друг друга. Надеюсь, так оно и есть. Она ошибается, предположив, что это любовь романтическая.

Эдвард все еще хмурился.

— Я бы хотел, чтобы ты изменила свое решение насчет брака со мной, Юнис, — сказал он. — Жизнь стала бы такой уравновешенной!

— И скучной, — мягко подсказала она.

Он едко взглянул на нее:

— Значит, и для тебя я зануда?

— О нет. — Юнис вздохнула. — Ты вовсе не зануда, Эдвард, хотя зачастую ведешь себя именно так и, похоже, сам веришь, что ты такой. Но ты не зануда. Ты просто не… ох, все еще не понял, что ты собой представляешь.

Его брови резко сошлись на переносице.

— В двадцать четыре года я не знаю, кто я такой? — спросил он. — Осмелюсь заметить, что в отличие от большинства людей я сумел познать самого себя.

— В таком случае ты ошибаешься, — вздохнула Юнис. — Но я не буду втолковывать тебе очевидное. Видишь ли, Эдвард, она страстно тебя любит.

— Леди Анджелина Дадли? — воскликнул он. — Это чушь, Юнис! И ты еще говоришь о ком-то, кто не знает самого себя!

— О, — сказала она, — я согласна, что ее разум в смятении. Она получила уединенное, полное запретов и лишенное любви воспитание, а затем ее просто швырнули в светское общество и предложили справляться с сезоном и толпой поклонников, жаждущих на ней жениться. Она очень возбуждена всем этим, и это ее пугает, и она в самом деле… ну да, в полном замешательстве. И вдруг она увидела в этом бурном море человека, представляющего собой утес стабильности, и возжелала его сильно и страстно.

— Меня? — поразился Эдвард. — Если ты помнишь, Юнис, она отказала мне не далее как вчера.

— Ты не сумел убедить леди Анджелину, что любишь ее, — напомнила Юнис.

— Надо полагать, это она тебе рассказала? — осведомился Эдвард, чувствуя, как удивление сменяется гневом. — И что, мне следовало солгать?

— Нет, ни в коем случае, — ответила Юнис. — Вероятно, ты поступил совершенно правильно, сказав то, что сказал, потому что это правда. И она поступила совершенно правильно, отказав тебе, хотя думаю, что при этом разбила себе сердце.

— Вчера вечером она веселилась совершенно бесшабашно, — язвительно бросил Эдвард.

— Ах, Эдвард, — вздохнула Юнис, — ну, конечно же.

В некотором смысле, подумал Эдвард, Юнис все-таки ничем не отличается от других женщин. И говорит загадками.

— Думаю, ты поступил бы мудро, — говорила между тем Юнис, — если бы расценивал вчерашний вечер не как конец ухаживания, а просто как последние строки первого акта. Остальную пьесу еще нужно написать. Нет ничего более неудовлетворительного, чем незаконченная пьеса.

Больше всего Эдварду хотелось облегчить душу потоком непристойностей. Но он, разумеется, не мог этого сделать. Во всяком случае, до того, пока не останется один.

— Насколько я понимаю, я в самом деле должен отказаться от всяких надежд на тебя, Юнис?

— О, в самом деле должен, — ласково ответила она. — Мы не подойдем друг другу, поверь мне. Надеюсь, однажды ты поймешь это так же хорошо, как и я. Нам предназначено быть друзьями, но не любовниками.

Эдвард с трудом сглотнул и встал с кресла.

— В таком случае не смею больше отнимать у тебя время.

— Ох, вот теперь ты обиделся, — сказала Юнис. — Мы ведь и раньше бывали не согласны друг с другом, вспомни-ка, но ты всегда уверял меня, что это тебя не столько раздражает, сколько стимулирует. Не сердись на меня и сейчас. И допиши пьесу до конца.

«Да будь проклята твоя пьеса, — думал он, кланяясь и выходя из комнаты, — остатки надежды разбиты!»

Несколько минут спустя Эдвард быстро шагал по улице, бормоча себе под нос кое-какие из тех ругательств (сказать по правде, целый их поток), убедившись сначала, что никто его не услышит.

А выговорившись, совсем не почувствовал себя лучше.

В течение двух недель, последовавших за злополучными предложениями руки и сердца леди Анджелине Дадли и Юнис, Эдвард чувствовал себя настолько подавленным, что несколько раз едва не заявил, что возвращается в Уимсбери-Эбби до следующей весны. В конце концов, почему бы просто не отложить женитьбу? Ему всего двадцать четыре, он совершенно здоров, не лихач и не дуэлянт. Собственно, он вообще не занимается ничем таким, что может внезапно поставить точку в его существовании. Если исключить непредвиденные несчастные случаи, он прекрасно дождется следующего года, а уж тогда будет устраивать свою жизнь. Хотя все несчастные случаи бывают непредвиденными, предположил он, иначе они не назывались бы случаями. И потом, какой смысл ждать? Раньше или позже это сделать все равно придется, так почему не сейчас, чтобы оставить все это дело позади и спокойно заняться устройством женатой жизни и отцовством.