Приданое для Царевны-лягушки - Нина Васина

– Ты что?.. – Веня дернул за пижаму шагнувшего в коридор Платона.

Голая спина Федора заслонила обзор. За ним закрылась дверь ванной.

– Теперь – идем!

– Куда? – ничего не понял Платон.

– В гостиную! Тише шагай!

Оказавшись в комнате молодоженов, Вениамин стал бегать вокруг разложенного дивана, шарить в смятой постели, заглядывал под стол, залез в шкаф.

– Что мы делаем? – дрожал Платон, стоя в дверях, чтобы видеть коридор и ванную.

– Ищем!

– А что мы ищем?

– Что-нибудь! – уверенно ответил Веня, в раздумье остановившись перед пианино.

– Нет! – прошептал Платон, изо всей силы мотая головой.

– Да, – кивнул Веня, выскальзывая в коридор.

Платон услышал шум в кухне. Пошел на звуки, обмирая от ужаса и потея. Он взял из рук Вениамина обмякшее и совершенно неподвижное тело Авроры и держал его, пока племянник шарил под сиденьем дивана.

– Есть! – в его руке образовался гвоздодер.

Укладывая Аврору назад, Платон отворачивал лицо из-за сильного запаха спиртного.

Когда он вернулся в гостиную, Веня уже подцепил гвоздодером замок на крышке пианино. В состоянии отстраненного созерцания («Это не со мной происходит!») Платон смотрел, как с тихим скрежетом вытаскивается из дерева дужка.

Крышка поднята. Платон подошел поближе на плохо слушающихся ногах, потому что Веня застыл истуканом. Заглянул внутрь. Половины струн не было. Внутренности пианино были почти все разворочены. На днище лежала подстилка из кроличьих сшитых шкурок. Но Веня смотрел не на нее. На белом мехе лежало еще что-то, Платон в полумраке в первый момент принял это за кучку тряпья. Вениамин взял это и поднял. Потом вытащил, чтобы рассмотреть в слабом свете ночника.

– Шкурка, – прошептал он.

Протянув руку, Платон тоже коснулся странной одежки – что-то вроде комбинезона на «молнии» с рукавами и штанинами.

– Да, это какая-то кожа. Отлично выделанная.

– Это шкурка! – зациклился на своем Вениамин. – Значит, она с Федькой сейчас в ванной.

– Конечно, она там с Федькой, мы же видели это своими глазами! – начал было уверять Платон и осекся, вспомнив, кого он видел. – Давай пойдем ко мне в спальню и все обдумаем. Так не может быть. Это посторонняя девушка, она как-то пробралась в квартиру и теперь... В ванной комнате с Федором...

– Сначала я все обыщу! – заявил Веня. – Если она – посторонняя, то где-то должна быть Квака!

– А Квака могла выйти прогуляться! – уговаривал его, сам себе не веря, Платон.

Но Вениамин и не слушал совсем. Как одержимый он облазил антресоли в туалете и в коридоре, обшарил все шкафы в кухне, платяной шкаф в спальне Платона, огромный письменный стол с тумбами в библиотеке и маленький в спальне. Вернулся в гостиную. Пока Платон, обмирая от страха, стоял в коридоре на случай внезапного выхода из ванной Федора с девочкой, Веня перековырял раздвижной диван, кресло-кровать, еще раз залез в шкаф и в пианино.

– Кабинет! – решительно потребовал он, напирая на Платона горячим телом и еще больше пугая того безумными глазами.

Платон сидел на широкой лежанке, пока Веня метался по почти пустой комнате, то и дело шарахаясь от собственного отражения в зеркалах.

– Сядь, – попросил Платон, показывая рукой рядом с собой. – Сядь, я кое-что расскажу тебе. Поверь, это галлюцинация.

– Я уже говорил, что такого не может быть! – воскликнул Веня.

– Сядь. Вот так. Послушай. Я точно знаю, что девочка, которую мы видели в дверях ванной, – галлюцинация. Я не знаю, как Квака это делает, но у нее отлично получается.

– Значит, Федька сейчас в ванной трахается с галлюцинацией, да? Это галлюцинация так громко подвывает?

– Я хочу кое-что тебе рассказать. Но сначала ты должен успокоиться. Успокоился?

– Тони, ты сам успокойся.

– Хорошо. Ты уже видел эту девочку, так ведь?

– Я ее не только видел, но и трогал!

– Значит, – взял Платон племянника за руку и сжал ее, успокаивая дрожь, – ты должен был ее хорошо рассмотреть. Она сейчас стояла голая, я разглядел...

– И что? – не понимает Веня.

– Низ живота. У нее совершенно голый лобок. При достаточно маленькой груди. О чем это говорит? О том, что она – несовершеннолетняя.

– Как это? – напряг лоб Веня.

– Она незрелая в половом отношении. Она еще маленькая.

– Тони, у тебя вчера вечером телки были?

– Телки?

– Да, телки! Ты сам говорил – на заказ!

– Не кричи. Были у меня... телки. И что?

– А то, – отнял Вениамин руку и сменил выражение лица на снисходительное: – Наверняка они были дорогими телками, так?

– Допустим... – все еще не понимал Платон.

– Тогда ты должен знать, что они не только это место выбреют по делу, а и любое другое!

– Это не выбрито, мне ли не знать, как выглядит выбритое место у женщины! – горячо заверил Платон племянника. – Ты не даешь мне договорить. Не перебивай. Я точно видел, что это не бритое и не эпилированное. Дело в том... Дело в том, что эта девочка очень напомнила мне другую, которую... которая...

– Которую ты когда-то трахал, – пришел на помощь племянник. – Ну и что?

– Она сказала, что ей восемнадцать. А когда я... усомнился, я подозревал, что она еще совсем девочка, понимаешь? Хотя она уверяла меня, что это – наследственное. Чтобы обмануть меня... Я был категорически против наших близких отношений, и она, чтобы уговорить меня, уверила, что у всех ее взрослых родственников по женской линии совершенно голый лобок и все это место.

– Ну и что?

– Она врала. Недавно я узнал, что ей было пятнадцать. Я совершил половой акт с несовершеннолетней.

– Ну и каким боком это относится к Кваке в ванной?

– А таким, что это не Квака. Я видел паспорт Кваки. Ей уже восемнадцать. К восемнадцати годам даже очень отстающая в половом развитии девочка в достаточной степени обрастет волосами под мышками и на лобке. И потом... Ты же не можешь всерьез думать, что шкурка, которую мы нашли...

– Это можно легко выяснить, – заявил Веня.

– Как?

– Поймать Кваку утром и осмотреть ее голую! Если у нее окажется такая же лысая...

– Прекрати. Это смешно.

– Ничего не смешно. У красавицы Кваки, которая сейчас в ванной, есть две родинки под мышкой. Близко к груди. Отлично видны, когда она поднимает руку. Маленькие, одинаковые и рядом.

– Теперь мне хорошо понятны мотивы вашей драки с Федором! – заметил Платон.