Жизнь мальчишки. Книга 2. Люди и призраки - Роберт МакКаммон

Издав радостный вопль, Дэви налег на педали и покатил в сторону ярмарки. Я отстал от остальных, стараясь не обращать внимания на призывы своих приятелей догнать их. Разумеется, я думал о немецких ругательствах. Насколько мне было известно, сестры Гласс не говорили ни на одном языке, кроме английского, на котором изъяснялись в наших краях, — диалекте американского Юга. Я понятия не имел о том, что мистер Осборн служил в Первой пехотной дивизии — весьма знаменитом армейском соединении, как мне было известно из книг. Выходит, мистер Осборн воевал на той же истерзанной войной части земли, что и сержант Рок! «Вот это да!» — сказал я себе.

Но откуда попугай мисс Голубой научился немецким ругательствам?

Тут до меня донеслись радостные звуки ярмарочного веселья вместе с ароматами жареного попкорна и яблочной карамели. Я решил оставить сквернословящего по-немецки попугая до лучших времен и приналег на педали, чтобы настигнуть своих приятелей.

Я выложил доллар за входной билет и вслед за своими друзьями ринулся в самую гущу ярмарочных наслаждений, подобно изголодавшемуся бродяге, завидевшему бесплатное угощение. Гроздья гирлянд мигали над нашими головами, словно пойманные в сети звезды. Вокруг было полно народу: и наши сверстники, одни и с родителями, и взрослые, были и старшеклассники. Карусель без устали кружилась, оглашая окрестности треском веселой музыки и мерным скрипом.

Первым делом, завладев билетами, мы уселись в «чертово колесо», причем я допустил ужасную ошибку, согласившись разделить сиденье с Дэви Рэем. Когда мы вознеслись на самый верх и колесо остановилось, чтобы внизу желающие прокатиться успели рассесться по своим местам, Дэви со зловещей усмешкой внезапно закричал, что болты наших кресел вываливаются из своих гнезд, раскачивая при этом гондолу взад и вперед.

— Перестань, Дэви, пожалуйста, перестань! — взмолился я, чувствуя, как руки и ноги леденеют от ужаса, а тело становится жестким и негнущимся. С жуткой высоты, куда подняло нас колесо, мне была видна вся ярмарка. Внезапно мой взгляд остановился на кричащей надписи с потеками театрально-красной крови среди намалеванной зелени джунглей: «Из Затерянного мира».

С Дэви Рэем я рассчитался в «доме с привидениями».

Когда ведьма с бородавкой на носу вдруг выскочила из темноты навстречу нашей скрипучей тележке, я схватил Дэви за волосы на затылке и заорал ему в ухо жутким голосом, в сравнении с которым все слышанные нами здесь наспех записанные на пленку завывания призраков и гоблинов могли показаться детским лепетом.

— Прошу тебя больше так не делать! — попросил меня Дэви, когда наконец смог найти в себе силы снова усесться на место.

После того как мы оказались снаружи, Дэви заявил, что ярмарочные «дома с привидениями» — самые глупые выдумки, которые он только видел в жизни, и что на самом деле ему ни капельки не было страшно. При этом, однако, походка его была несколько скованной, и он поспешил отправиться к рядам передвижных туалетов.

Потом мы погрузили свои физиономии в клубы сахарной ваты, поели жареного попкорна и угостились покрытыми глазурью маленькими пончиками. Мы отведали засахаренных яблок с арахисом, умяли по хот-догу в кукурузном тесте и наполнили животы пивом из корнеплодов. Бен пожелал прокатиться на мотоцикле «скрэмблер». Результат оказался более чем печальным: нам пришлось под руки сопроводить Бена в туалетную кабинку, где его прицел, к счастью, оказался верным и он сумел не забрызгать одежду. Бен гордо прошествовал мимо шатра с изображением морщинистой физиономии с единственным глазом. Что касается Дэви, то тот просто прорвался сквозь очередь, чтобы поскорей попасть внутрь. Мы с Джонни, вопреки своему скептическому отношению к подобным зрелищам, отправились следом.

Представлением в глубине тускло освещенного сарая заправлял угрюмый мужчина, с носом, напоминавшим маринованный огурец. Перед началом действа он держал речь перед полудюжиной любителей уродов о грехах плоти и всевидящем оке Господнем. После вступительных слов конферансье отдернул занавес и направил прожектор на вместительную бутыль со сморщенным розовым тельцем нагого младенца с двумя руками и двумя ногами, но единственным циклопическим глазом посреди выпуклого лба. Затем, чтобы нам было лучше видно, мужчина поднял наполненную формальдегидом бутыль, в которой младенец-циклоп плавал в своем сне, отчего я вздрогнул, а Джонни заерзал на своем стуле.

— Вот перед вами наглядный пример плотского греха и всевидящего ока Божьего, отмечающего и наказывающего греховодников, — объявил конферансье.

Мне показалось, что, если бы добавить немного пафоса, ярмарочный урод вполне мог бы составить конкуренцию преподобному Блессету. Когда мужчина со своей бутылью остановился прямо передо мной, я был потрясен, заметив, что единственный глаз младенца такой же золотой, как и у моей Ракеты. Личико младенца было сморщенным, словно у маленького старичка, его беззубый ротик был слегка приоткрыт, словно в немой просьбе к небесам ниспослать белую молнию, дабы освободить его от муки.

— Сынок, обрати внимание на то, как перст Божий изничтожил все приметы греховного орудия, — сказал мне конферансье.

Его заплывшие глаза с мешками под ними блестели от проповеднического экстаза. Приглядевшись, я понял, что именно он имел в виду: дитя было неопределенного пола, ни мальчик, ни девочка, на причинном месте у него не было ничего, кроме складки сморщенной розовой кожи. Мужчина повернул ко мне бутыль обратной стороной, чтобы я смог разглядеть младенца со спины. Тот плавно переместился в своем формальдегиде, и я услышал, как его плечо, столкнувшись со стеклом, издало мягкий глухой звук. Я увидел на спине младенца выступающие лопатки. На них имелись утолщения вроде хрящевых выступов. «Как будто отростки будущих крыльев», — подумал я, уже догадываясь, что на самом деле за этим крылось.

Нет, я знал это точно. Младенец-циклоп был ангелом, по какой-то причине упавшим на землю.

— Горе грешнику! — объявил конферансье, поворачиваясь к Джонни и Дэви Рэю. — Горе грешнику, которого узрит око Божье!

— Круто было! — объявил Дэви, когда мы наконец выбрались на свежий воздух. — Я сначала подумал, что он живой и заговорит с тобой!

— В самом деле? — холодно осведомился я, и Дэви посмотрел на меня так, будто бы я не понимал самой сути жизни.

Вслед за этим мы отправились смотреть на гонки по вертикальной стене, туда, где отважные мотоциклисты носились по кругу внутри высокого цилиндра, защищенного от зрителей тонкой металлической сеткой. Ревели моторы, покрышки скрипели в опасной близости от лиц зрителей.

Потом наступил черед скачек на индейских пони. Под просторным тентом бледнолицые, не способные отличить Джеронимо[13]от Сидящего Быка[14], скакали вокруг в перьях и набедренных повязках, пришпоривая и пытаясь вдохнуть жизнь в кляч, явно дожидавшихся отправки на мыльную фабрику.