Дорога в Рим - Бен Кейн

Настал черед Цезаря удивиться.

— Хочешь вступить в мою армию? Мы скоро отплываем в Африку, война будет кровавой.

— Для меня нет большей чести.

— Такие солдаты, как ты, нужны всегда, — с удовольствием кивнул Цезарь. — В каком легионе хочешь воевать?

Ромул широко улыбнулся.

— В Двадцать восьмом.

— Отличный выбор. Что ж, исполним твое желание. — Цезарь кивнул кому-то из военных. — Возьми этого воина Ромула — в свой лагерь, дай ему доспехи и оружие обычного легионера. Пусть поживет с твоими солдатами. На следующей неделе я пришлю новые приказы, он доставит их в свой прежний отряд. Ясно?

— Ясно!

Цезарь отвернулся. Военный кивнул Ромулу, давая понять, что разговор окончен. От благоговения и страха юноша не сразу осмелился заговорить — пришлось напомнить себе о клятве.

— Я хотел…

— Что такое? — обернулся к нему Цезарь.

— Петроний, мой товарищ, тоже служил в Двадцать восьмом… — начал Ромул.

— И что?

— Он храбрый воин. Я обещал ему достойные похороны с соблюдением всех обрядов.

Цезарь такого явно не ожидал.

— А ты дерзок.

— Он мой друг, — бесстрастно ответил Ромул.

Сенаторы и военные, пораженные такой смелостью, переглянулись. Цезарь не сводил с юноши пристального взгляда.

— Прекрасный жест, — наконец произнес он. — Я поступил бы так же. — И, повернувшись к центуриону, командующему охраной, кивнул: — Проследи, чтобы все было сделано.

Ромул вскинул руку в приветствии.

— Благодарю тебя.

— Еще увидимся, — ответил Цезарь.

Кто-то крепко взял Ромула за локоть. Пора было уходить.

— Ланиста! — раздался позади ледяной голос Цезаря. — Поди-ка сюда.

Остального Ромул не слышал — его, обуреваемого то горем, то радостью от случившегося, вел вперед худощавый легионер, заметно припадающий на одну ногу.

— Ты Цезарю понравился, — шепнул он юноше при выходе из амфитеатра. — Только не воображай, будто ты теперь герой: ты лишь солдат, как я. Не хочешь нарваться на порку — никогда не заговаривай с командирами первым.

Ромул кивнул. Пусть. Зато теперь не надо скрываться и выдавать себя за другого — ради этого можно вытерпеть что угодно.

— И от легионеров особого почитания не жди, — продолжал его спутник. — На твои сегодняшние подвиги им плевать. Им главное — как ты покажешь себя в Африке, в боях с республиканцами.

Ромул, уловив напряжение в голосе легионера, насторожился.

— Там что, плохи дела?

Солдат безучастно пожал плечами.

— Как обычно на войнах Цезаря. Врагов вдвое, а то и втрое больше нашего. И нумидийских всадников без счета. А у нас конников — жалкая горстка.

Ромул, кивнув, бросил взгляд на храм Юпитера, высящийся над городом. Жаль, зайти туда не судьба, да и с Фабиолой теперь не увидеться. Его вновь ждет опасная жизнь.

На сей раз в Африке.

Хлопоча и причитая, как старуха, Брут уложил Фабиолу в постель — Доцилоза по его указаниям только и успевала бегать то за одеялом, то за разбавленным вином, то за настоем целебных трав. Не зная, что лихорадка выдумана, он хлопотал так искренне и заботливо, что Фабиола устыдилась. Однако игру надо было продолжать — хотя бы до вечера. Откинувшись на постель, девушка прикрыла веки и попыталась прогнать назойливо встающую перед глазами картину — толстошкурый рогатый зверь терзает безоружную жертву. Наваждение все не уходило, однако видеть встревоженное лицо Брута было не легче.

Оставив Йовину в приемном зале, Доцилоза сновала по делам, ради Брута храня невозмутимую мину, но от Фабиолы не укрылись ни гневно раздувающиеся ноздри, ни слишком резкий стук винного стакана, поставленного на прикроватный столик. Как только Брут уйдет, Доцилоза не замедлит обрушиться на нее с упреками — на этот раз заслуженными: если бы Брут застал их с Антонием, Фабиола бы запросто очутилась на улице, лишившись всего разом. И все же, несмотря на риск, девушка тайно радовалась тому, что в кои-то веки дала волю безрассудной прихоти. В конце концов, их ведь не застигли — и прекрасно! Она сама себе госпожа и вольна поступать так, как ей хочется! И не дело Доцилозы ей указывать!

В глубине души Фабиола понимала, что не права, но самоуверенность служанки выводила ее из себя, раздражение требовало выхода. Значит, ни от горестей, ни от вины сегодня не избавиться, поэтому лучше попытаться уснуть — сна-то Фабиоле в последнее время как раз не хватало, — а с Доцилозой поговорить завтра. Девушка замедлила дыхание и притворилась спящей. Удовлетворенный Брут, отдав Доцилозе очередные распоряжения, вышел: ему по-прежнему хотелось увидеть эфиопского быка.

Недовольно вздохнув, Доцилоза уселась на табурет в изножье постели и попробовала заговорить с Фабиолой, однако та, по-прежнему раздраженная, не обращала внимания на ее шепот, и Доцилоза после нескольких попыток замолчала. Вскоре Фабиола и вправду провалилась в сон — Лупанарий в последнее время выжимал из нее последние силы.

Несмотря на снотворные настои, которыми напоил ее Брут, спокойно подремать не удалось — из кошмаров было не выбраться: то Антоний прознает о тайных планах отмщения и тащит ее к Цезарю, то потом, хохоча, наблюдает за тем, как Цезарь ее насилует… Фабиола металась на постели, не в силах прогнать жуткие видения, но когда во сне, где она никак не могла найти Брута, натешившийся Цезарь отдал ее Сцеволе — проснулась в холодном поту. В комнате царило безмолвие — неужели она одна? Взгляд Фабиолы метнулся к табурету в изножье: вместо Доцилозы там теперь сидел Веттий.

При виде ее блуждающего взгляда и судорожно сжатых кулаков, вцепившихся в одеяло, он испуганно вскочил.

— Привести врача, госпожа?

— Что? Нет, мне уже лучше. — Телом она и вправду отдохнула, только вот мозг полнился кошмарами. Стараясь прогнать из их памяти, Фабиола выпрямилась на постели. — Где Доцилоза?

Веттий отвел взгляд.

— Ушла повидаться с дочерью.

— Когда?

— Часа три назад.

— И бросила меня больную? — недоверчиво воскликнула Фабиола.

— Она сказала, что жар спал, — виновато пробормотал Веттий, будто хозяйку оставила не Доцилоза, а он сам. — Ей показалось?

— Нет, — вздохнула Фабиола, решив не усугублять и без того непростое положение. — Жар прошел. Ступай на свое место.

Веттий, которого болезнь хозяйки повергла было в уныние, расплылся в улыбке: если Фабиола выздоровела — значит, весь мир вновь счастлив.

Провожая глазами его крепкую спину, Фабиола пожалела, что ее собственные взгляды на жизнь не так просты.