Любовный секрет Елисаветы. Неотразимая Императрица - Елена Раскина

– Слишком поздно, Лиза. Со смерти императрицы Елизаветы прошел не один год. Нынче у гвардии иные кумиры. Не слушай Орлова, давай лучше вернемся домой. Отец совсем плох. Мы можем скрасить его последние дни…

Лиза отрицательно покачала головой, и д’Акевиль пустил в ход свой последний козырь.

– Есть лишь один человек, который мог бы тебе помочь. Это граф Кирилл Разумовский. Мы без толку изводим бумагу, когда следовало бы написать только одно письмо – в Батурин.

– А разве он не предал меня однажды? Кирилл Григорьевич держит сторону Екатерины и никогда не поддержит других претендентов на русский трон.

– Екатерина отменила гетманство, лишила графа Разумовского власти, он может изменить своим прежним вкусам и поддержать племянницу. Голос крови не замолкает навсегда. Напиши ему, Лиза…

Д’Акевиль уже не просил, а умолял, но княжна могла лишь смотреться в него, как в зеркало. Ей никогда не пришло бы в голову спрашивать у зеркала совета.

Граф Орлов зачастил в третьеразрядную римскую гостиницу…

Кирилл Разумовский, как много лет назад, шел по аллее Царского села рядом с Екатериной и, казалось, не узнавал женщину, ради которой когда-то предал интересы семьи. Ее холодноватая отчужденность, казавшаяся ему воплощением подлинного аристократизма, теперь стала тем, чем и была всегда – равнодушием. Он понял наконец, что никогда не был близок с Екатериной – даже в ту ночь, когда впервые пришел к ней и, не отрываясь, пил из ее губ сладкий яд безразличия и, снимая покровы с тела, не мог ни на йоту приблизиться к душе. Екатерина оставалась чужой, великая княгиня или императрица – неважно, и все, что она собиралась сказать, он знал наизусть, и от этого непоправимо веяло скукой.

Кирилла уже не будоражили сладкие запахи весеннего парка, не томили вишневые тонкие губы Екатерины, открытые плечи, располневшее тело. Он больше не был сельским мальчиком, увидевшим некогда неулыбчивую невесту наследника и не сумевшим ее забыть. Страсть прошла, исчезло томление, рассыпались прахом боль и нежность и то, что некогда представлялось самым важным, теперь волновало Кирилла не больше, чем прошлогодний снег.

– Я отправила в Италию графа Алексея Орлова, – рассказывала между тем Екатерина, – он сумеет доставить в Петербург побродяжку. А вы, Кирилл Григорьевич, должны будете подтвердить, что эта авантюрная особа не имеет никакого отношения к вашему покойному брату.

Ее тонкие пальцы, как несколько лет назад, легли в ладонь Разумовского, но тот не почувствовал ничего, кроме раздражения. Теперь Кирилла только смешила уверенность Екатерины в том, что она по-прежнему имеет право на его душу.

– Эта побродяжка, ваше императорское величество, – ответил он, – дочь императрицы Елизаветы и моего покойного брата. Тому есть веские доказательства. Если граф Орлов доставит Елизавету Алексеевну в Петербург, я первый встану на ее сторону. Вашими стараниями я уже не гетман Украины, но по-прежнему командир Измайловского полка. Вам придется оставить княжну в покое.

– Вы слишком много берете на себя, граф, – невозмутимо ответила Екатерина, и ее пальцы выскользнули из ладони Разумовского. – Авантюристка сгниет в Петропавловской крепости, пусть она и в самом деле дочь графа Разумовского! Не хотите играть на моей стороне – что ж… Обойдемся без вас.

– Вы бы не вызывали меня в Петербург, ваше императорское величество, если бы могли так легко без меня обойтись. Вы приготовили для меня роль несчастной жены Ивана Грозного, которая сначала признала в Гришке Отрепьеве своего сына Дмитрия, а потом отреклась от него. Но княжна Елизавета – не самозванка, и я не стану клеветать на племянницу.

– Тогда это сделают другие… – невозмутимо заметила Екатерина. – Другие ваши родственники… Дараганы, быть может? Вам, верно, уже ничего не нужно – хотите до конца дней запереть себя в Батурине.

– Никто из Разумовских не поможет вам, Фике, – отрезал Кирилл, не заметив, что назвал императрицу ее прежним, драгоценным именем, но Екатерина прекрасно заметила его оговорку.

– Фике… – тихо повторила она, – Фике… Так вы называли меня раньше. Помогите мне во имя нашей прежней дружбы, Кирилл. Поверьте, я не останусь в долгу.

– Я уже помог вам однажды, – саркастически усмехнулся Кирилл, – и в благодарность вы уничтожили гетманство.

– Я не могла иначе. – Пальцы Екатерины снова сжали его ладонь. – Малороссы – как поляки, они ненавидят Россию, а значит, меня. Я должна была обуздать их.

– Императрицу Елизавету Петровну украинцы любили, и она не оставалась в долгу. В Киеве государыня сказала: «Возлюби меня, Боже, в Царствии Небесном твоем, как я полюбила народ сей, благонравный и незлобивый».

Екатерина рассмеялась: подобные высокопарные фразы всегда вызывали у нее смех.

– Пустая фраза, не более, – сказала она, – вам ли не знать, Кирилл Григорьевич, что покойная Елизавета Петровна много говорила и мало делала. Как только она двадцать лет продержалась на троне!

– Я всем обязан государыне Елизавете Петровне и не стану осуждать ее, – твердо ответил Кирилл. – И не предам ее дочь.

– И очень глупо, граф. – Екатерина бросила на Разумовского холодный, как сталь, взгляд. – Ей не поможете, а себе навредите. Прощайте, Кирилл. Возвращайтесь к себе в Батурин – на большее вы не способны.

Разумовский поклонился и зашагал прочь.

«Глупец, – думала Екатерина, глядя ему вслед, – проделать такой путь и не выполнить мою маленькую просьбу! Как упрямы эти малороссы! Они не хотят слышать голос разума… А этот еще учился в Европе! Право, покойной императрице не стоило тратить деньги на то, чтобы лепить из пастуха вельможу. Такие превращения случаются крайне редко – и не в наше суетное время. А с побродяжкой справится Орлов. Крепость или монастырь – невелик выбор».

После разговора с Екатериной Кирилл Разумовский срочно выехал в Рим. Он знал, что Орлов уже там и склоняет княжну к возвращению в Россию.

«Как отговорить ее от этого рокового шага, – думал он в пути, – как доказать ей, что Орлов послан Екатериной? Бог знает, какие золотые грезы он ей навеял! И сможет ли она поверить мне, тому, кто уже предал ее однажды?»

Больше всего Кирилл боялся, что его остановят, что Екатерина отдаст приказ не выпускать бывшего гетмана из России, дабы он не попытался помочь своей опальной племяннице. Разумовский торопил кучера, на каждой станции менял лошадей, сердце лихорадочно стучало в груди – в такт бешено вращавшимся колесам. Успеть, лишь бы успеть…

На границе Российской империи графа охватила тревога – он, казалось, задыхался от нетерпения и азарта. Не мог поднести кусок ко рту, лишь жадно глотал из фляги захваченную в дорогу батуринскую водку.

– Доiдемо, батько! – пообещал ему кучер – в прошлом реестровый казак из Чернигова.