Пока Париж спал - Рут Дрюар

– Но это имя дала ему его мать. Мы не можем использовать его сейчас, но как только мы выберемся из Франции, сможем.

– Оно мне нравится.

– И мне. Хорошее, основательное имя. Как твои ноги?

– Без туфель им намного лучше.

– Мы найдем тебе какую-нибудь обувь, когда перейдем через Пиренеи.

Он берет меня за руку, подносит ее к губам и мягко целует.

– Я так рад, что ты со мной, Шарлотта. Никогда не забуду эти дни с тобой. Ты такая храбрая, ты даже не осознаешь этого.

– Ну, это ведь не совсем храбрость, да? Я просто не очень хорошо умею оценивать риски.

Я улыбаюсь, показывая, что говорю это в шутку, хотя глубоко внутри задумываюсь: а не правда ли это?

– Да, ты немного взвинчена. Я замечаю это каждый раз, когда хрустит какая-нибудь ветка под ногами. Ты подпрыгиваешь.

– Неправда!

– Правда! – смеётся он. – Но это доказывает, что ты храбрая. Тебе страшно, но ты продолжаешь идти вперед.

Я улыбаюсь и с радостью позволяю ему остаться при своем мнении.

Спустя пару часов мы находим укромное местечко под большим дубом. Самюэль начинает стонать, он явно голоден. Я беру его на руки и наклоняю бутылочку, поднося ее ко рту. Он начинает пить, но затем отталкивает ее и громко плачет, хотя его рот заполнен молоком.

– Оно ему не нравится.

– Дай мне попробовать.

Жан-Люк вытягивает руки, и я неохотно передаю ему малыша. Плач становится громче, но, прежде чем дать ему бутылочку, он качает Самюэля на руках, целует его. Кажется, это его успокаивает. Я завороженно смотрю, как Жан-Люк выдавливает капельки молока на палец, прежде чем дать ему бутылочку, и аккуратно вводит соску в его открытый рот. Откуда он знает, как это делать?

– У тебя есть братья или сестры? Кажется, ты умеешь кормить детей.

– Нет, – улыбается он. – Наверное, это инстинкты.

Я чувствую укол ревности и тревоги внутри себя. Мне никогда прежде не приходилось держать ребенка в руках. И дело не в том, что мне это было не интересно, просто я не знала людей с маленькими детьми. Была только Мишлен Дешам с верхних этажей, но я всегда видела ее детей только издалека.

Когда Самюэль допивает все содержимое бутылочки, Жан-Люк кладет его на плечо и поглаживает его спину. Вдруг громкая отрыжка заставляет меня подпрыгнуть на месте. Мы оба смеемся.

– Тогда откуда ты знаешь, как это все делается? – спрашиваю я. – Я сама ни за что бы не додумалась.

– Моя мама присматривала за соседским ребенком, и я помню, как она терпеливо ждала отрыжки после того, как кормила ее. Обычно ждать приходилось дольше.

Он кладет Самюэля на траву, малыш дергает ножками. Затем Жан-Люк достает хлеб, купленный поутру, и сухую сосиску, которую мы везли всю дорогу из Парижа, и нарезает ее складным ножом. Она жесткая и резиновая на вкус, но я с аппетитом ем ее, закусывая большим куском сливочного сыра.

Я чувствую, как меня клонит в сон, и растягиваюсь на траве, прикрыв глаза. Жан-Люк аккуратно кладет голову мне на живот.

– Идеально, – шепчет он. – Спрятались от времени. Мы бежим, чтобы спасти свои жизнь, но лежим здесь на траве, как будто у нас пикник.

Я понимаю, о чем он говорит. Я чувствую себя в безопасности рядом с ним и Самюэлем, будто мир со своими проблемами решил оставить нас в покое. Это ложное чувство безопасности, говорю я себе, и мы не должны задерживаться надолго, еще только на несколько минут. Глажу пальцами его волосы и задаюсь вопросом, как это на меня свалилось столько счастья. Я рада и удивлена тому, как можно получить все, о чем мечтал. Нужно просто хотеть этого больше всего на свете – и быть готовым пожертвовать всем. И я понимаю, что так и сделала. Оставила свою семью и друзей. Мой папа, наверное, никогда со мной не заговорит снова, а моя мама – трудно сказать. Она знала, что не может остановить меня, поэтому помогла, но я видела, как она злится из-за того, что я поставила ее перед таким трудным выбором. Не было никаких душещипательных прощаний, только практические вопросы, хотя с ней так было всегда.

– Шарлотта, – Жан-Люк мягко произносит мое имя, прерывая поток мыслей в моей голове, и поворачивается ко мне. – Ведь нет никаких правил, правда?

Моя рука медленно чертит линию вдоль его носа.

– О чем ты?

– Я говорю, что мы сами придумываем правила. Мы не следуем по пути, который был уготован нам. Мы сами выбрали свое будущее.

– Сами придумываем правила? Да, но я думаю, нам все равно нужны принципы, которым мы могли бы следовать.

– Принципы? Это какие, например? Мой единственный принцип – не позволять принципам мешать мне жить.

Мои пальцы задерживаются у него на лбу. Я не уверена, что до конца понимаю, к чему он ведет.

– Но нам все-равно нужно что-то, что-то сильнее нас. Ценности, которые передаются из поколения в поколение, разве нет?

Он берет мой палец, подносит к своим губам и целует его.

– Ты говоришь о религии?

– Неужели ты действительно веришь в Бога? После… после всего?

– Теперь верю. – У меня вырывается легкий смешок. – Да, верю.

Я убираю палец с его губ.

– Я молилась однажды кое о чем, и Бог услышал.

– Он ответил на твою мольбу?

– Да.

– О чем ты просила?

– Я не могу тебе сказать. Это касается только меня и Бога.

– Ты заставляешь меня ревновать.

– Не говори так. Звучит как богохульство.

– Прости. Но мне интересно, о чем ты просила. Ты просила, чтобы красивый мужчина украл тебя?

Я слегка хлопаю его по щеке.

– Ну, тогда бы я все еще ждала его, разве нет?

Он смеется легким, заливистым смехом, который заставляет мое сердце биться чаще.

– Вот бы этот момент никогда не заканчивался.

Я целую его.

Юг, 31 мая 1944 года

Когда мы наконец доходим до Сен-Жан-де-Люз, солнце уже прячется за низкими облаками, утопая в розовом сиянии; волны разбиваются о берег, их шум ритмичен, как музыка. Высокие богато украшенные дома стоят вдоль улицы напротив пляжа, небольшие мостики тянутся через дорогу, соединяя парадные двери с набережной. Все это выглядит так живописно, что мысли Жан-Люка начинают путаться, он представляет себе пляжный отдых: играть на песке, греться на солнце в тишине и безопасности. Он трясет головой, крепко зажмуривает глаза и спрашивает себя, станет ли когда-то такая мечта частью его жизни.

Им нужно отправиться к небольшой деревушке прямо за рекой – Сибур. Они сразу находят мост, но сам Сибур представляет собой лабиринт из узких, запутанных улочек. Им приходится долго блуждать, ходить кругами. Но на пути им не попадается ни одного солдата, а на улицах стоит зловещая тишина, и Жан-Люку начинает казаться, что за ними кто-то следит через щели в стенах.