Стражники среди нас - Ирина Меркина

Розеновский кандидат не прошел, но в том была лишь его собственная вина. Этот господин уже двадцать лет сидел в кресле мэра, зазнался, обленился; кроме того, он находился в сильно пенсионном возрасте и в выборы играл лишь для порядка. Вольготно пожив при его власти двадцать лет, темпераментные иерусалимцы возжелали перемен и отдали свои голоса более молодому сопернику. Но американский шеф русского штаба все равно получил неплохие деньги — и за слоган «Любим тебя, Тедди», созданный на рабочем месте, и за другой, без лишнего шума проданный конкурирующей фирме: «Любим тебя, Тедди, но голосуем за Уди». Последний лозунг, кстати, был переведен на иврит и признан хитом предвыборной кампании.

Однако Розен и сам повторил ошибку своего провалившегося клиента. Случилось это через несколько лет после иерусалимского вояжа. Мэром он, конечно, стать не успел, но все равно почил на лаврах. Обзавелся хорошей машиной и любовницей-китаянкой, отрастил животик, пристрастился к коктейль-пати и казино. Одним словом, расслабился, утратил чутье, забыл, что в королевстве по ту сторону зеркала и в мире свободного рынка для того, чтобы оставаться на месте, нужно очень быстро бежать.

К началу двадцать первого века в Силиконовой долине дела вдруг пошли не так уж силиконово. Сердце мирового хай-тека[6] вместе с мозгами перетекало в новые Палестины — Индию, Китай и… Россию. Да, представьте себе, все чаще доходили до чужих берегов слухи о щедрой и веселой жизни, которая пришла на родину после перестройки, разрухи, беспредела и дефолта. Новые русские из героев анекдотов превратились в солидную и уважаемую прослойку мирового сообщества. Все это казалось невероятным и соблазнительным. Поколебавшись, Розин решил, что его студенческие грехи давно прощены и забыты за давностью лет и ничто не мешает ему съездить в Москву и посмотреть на новую реальность своими глазами.

Москва его ошеломила, и это самое малое, что можно было сказать. С первых километров идеально прямой автострады, ведущей из Шереметьева, он как открыл рот, разглядывая цветастые рекламные щиты и новенькие бензоколонки, так и не мог его закрыть несколько дней кряду. Он будто не бывал здесь никогда и заново изучал сверкающие улицы, красиво подсвеченные вечером и чисто выметенные днем, нагромождение продуктовых лавок и прочей мелкой торговли, работающей круглые сутки. Центр оброс помпезными новостройками; изобилие супермаркетов и напыщенный снобизм ресторанов поражали воображение. Поток транспорта не иссякал ни днем ни ночью, и в нем, не сходя с места, можно было насчитать за полчаса не меньше дюжины автомобилей самых дорогих в мире моделей. Брэнды всех известных фирм украшали яркие витрины. И все это не затихало ни на секунду, город жил в режиме нон-стоп, как великий Нью-Йорк, ни в чем не уступая своему западному конкуренту. Володя ходил по улицам, вертя головой направо и налево, и чувствовал себя дремучим провинциалом, впервые попавшим в первопрестольную.

Он уезжал, когда Москва состояла из пустых прилавков и очередей, и самой длинной была очередь в ОВИР. Только она и осталась, но стояли в ней теперь за другим: толпы приезжих стремились зарегистрироваться в столице процветающей России.

В Москве не было безработицы, она кормила также ближнее и дальнее зарубежье. А главное — здесь выходили сотни газет, десятки глянцевых журналов, все под завязку забитые рекламой, и у каждого издания находился свой покупатель. Жители мегаполиса, казалось, начисто забыли о голоде и дефиците информации советских времен, но еще не пресытились чтением и жратвой.

В газетах, а также в титрах популярных передач Розин обнаружил фамилии своих бывших однокурсников. Кое-кто даже мелькал на экране. Многие из них на факультете считались шутами гороховыми, а поди ж ты, выбились в люди. Желтая пресса взахлеб писала о гонорарах молодых продюсеров и телеведущих. Владимир то и дело ловил себя на чувстве острой зависти. Выходит, ошибся, просчитался, не на то поставил. Ну ничего, время даром не потеряно, и его поезд еще не ушел.

Сидя в изысканных кофейнях или потягивая пиво в стилизованных пивнушках, Владимир испытывал упоительное чувство всемогущества. Такое было с ним в первые дни в Америке после хмурой голодной Москвы. Он знал, что вся роскошь и красота, все, что он видит вокруг, может принадлежать ему, лишь протяни руку. Самые дорогие машины, самые респектабельные дома, самые фирменные тряпки, не говоря уж о самых красивых женщинах… «Солнце, небо голубое — это все мое, родное». Надо только приложить минимум усилий. Ведь если эти придурки чего-то достигли, то ему, Вольдемару Розену, сам Зевс велел вознестись на Олимп!

Тот первый визит был коротким и анонимным, но Владимир уже понял, куда понесет его нелегкая, если опять придется делать ноги с насиженного места. Интуиция подсказывала, что ждать этого осталось недолго.

Да, западное Эльдорадо хирело, и русское население в нем сокращалось. Не трогались с места только самые крутые программеры и девелоперы, которые ничем, кроме своих «хардов» и «софтов», не интересовались, да и читать умели только с монитора. К тому же эта чокнутая публика была по большей части холостой и бессемейной. А ведь аудитория розинской газеты на три четверти состояла из скучающих жен и пожилых родителей высокооплачиваемых силиконовых тружеников.

Вдобавок Бетти устроила ему веселую жизнь.

Бетти Фарбер уже несколько лет являлась законной женой Вольдемара Розена. Она была дочерью его старейшего клиента и с самого начала положила глаз на «этого русского», как называли Володю в семье мебельщика Фарбера, который сам был уроженцем Ростова-на-Дону. Пухленькая Бетти, вывезенная в Калифорнию четырех с половиной лет, тоже умела лепетать по-русски на уровне, соответствующем возрасту ее эмиграции. Свой протяжный акцент она считала американским, но Розин, который сам вырос в украинском городе и потратил много сил, чтобы изжить провинциальное произношение, над ней не смеялся и ее не разубеждал.

В интересе Бетти к нему не было никакой романтики. Она просто-напросто жаждала вырваться на волю из-под надзора самодура-отца, не понимающего, что время домостроя и послушных девочек миновало. Папа Фарбер наивно хотел, чтобы дочь окончила колледж, освоила какую-нибудь профессию или хотя бы научилась помогать родителям в магазине и мастерских. Бетти прямо тошнило от этих мещанских заявок. Ее натура требовала солнца, музыки, скорости, алкоголя, бездумного флирта и ярких побрякушек. Она все равно ни в чем себе не отказывала, но ее выходки сопровождались бесконечными семейными скандалами, лишением карманных денег, собственным визгом и мамиными мигренями. Всей семье это изрядно надоело. В конце концов Фарбер вознамерился выдать Бетти замуж за приличного человека, чтобы скинуть с себя ярмо отцовского долга. Дочь и тут проявила строптивый характер и выбрала себе в мужья безродного эмигранта.

Расчет ее был элементарен. Они регистрируют брак, Розин на этом основании приобретает право на досрочное получение гражданства вместо своего вида на жительство, а она — вожделенную свободу. Папаша Фарбер на радостях, что девчонка отважилась хоть на какой-то положительный поступок, пообещал по-прежнему оплачивать ее карманные расходы. Тайком от родных они подписали брачный контракт, гласящий, что ни один из них не имеет к другому материальных претензий ни до, ни после развода. Брак был зарегистрирован в мэрии; на пороге Бетти чмокнула растроганных маму и папу и умчалась с молодым супругом на своем алом спортивном «альфа-ромео». Розина она высадила у его дома, а сама отправилась на побережье праздновать медовый месяц в компании друзей. С тех пор они не обременяли друг друга лишними встречами, хотя их отношениями оставались неизменно ровным и приятельскими.