Стражники среди нас - Ирина Меркина

Розин проучился там всего год, но оттянуться успел, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Все казалось легким, эпоха сочилась соблазнами, перед которыми не могли устоять и более осторожные люди. И конечно, он влип в нехорошую историю, после которой пришлось срочно рвать когти, не закончив университета, никому не сказав последнее «прости», и рвать как можно дальше от Москвы. Ты неси меня, река, за чужие берега…

Нет худа без добра, Буратино, зато ты попал в Страну Дураков — ту самую страну, где на деревьях вместо листьев растут зеленые купюры. С приятно толстенькой пачкой чужих денег в кармане Володька Розин приземлился прямо у ног статуи Свободы, которая пинком отшвырнула его к другому, еще более дальнему берегу. Калифорния, самый дикий и самый западный Дикий Запад, край золотоискателей и русских первопроходцев, открыла ему свои потные объятия. Небольшой городок на обочине дороги в Силиконовую долину стал новой родиной Вольдемара Розена. Такое имя он взял себе ради понта, хотя это было лишнее, поскольку Розин-Розен так толком и не выбрался из того, что называлось русским гетто. Застрять там было безусловной ошибкой, но что поделать, если удача лезла в руки, как манная каша из сумасшедшего горшочка, так, что и задницу поднять было некогда.

Сами обитатели русского гетто с мрачным юмором называли свою страну «трудовым лагерем с усиленным режимом питания». Такие шутки ходили по всей Америке, но в том городе, где осел Розин, ни русского гетто, ни русского юмора не существовало. Розин сам создал и то и другое, объединив разрозненных бывших соотечественников, чье национальное самосознание отдыхало лишь в крошечной лавочке Гримберга, где можно было купить палку твердой, как железо, сырокопченой колбасы и мятые украинские конфеты «Белочка» и обсудить погоду с толстой продавщицей Эммой.

Да, русских в округе было мало — все ж таки не Бруклин и не Город Ангелов. Вольдемара умные люди предупреждали, но он не внял. На привезенные деньги он открыл маленькую газетку с гордым названием «Моя Калифорния». И начал с азартом учить жизни всех, кто читал по-русски — от квартирного маклера с потомственным одесским акцентом до вчерашнего инженера из Питера, на чей оклад ныне можно было купить дом над Невой. Газета, в полном соответствии с учением розиновского великого тезки, стала не только коллективным пропагандистом и агитатором, но и коллективным организатором, к великому удовольствию русскоговорящего населения.

Как ни редко студент Вовочка Розин осчастливливал стены МГУ своим в них пребыванием, наука пошла впрок. Недаром основам пропаганды его учили бывшие зубры партийной и советской печати. Вот только масштабного таланта в веселом прогульщике Володьке недальновидные зубры разглядеть не успели, а то быть бы юному Розину звездой отечественной журналистики, локомотивом демократии и рупором перестройки.

Он и сам не подозревал, что может быть так дьявольски убедителен, что способен так точно находить слова, западавшие в душу каждого читателя. Этот дар, вкупе с железобетонной уверенностью в своей правоте, вскоре сделал его властителем дум местной диаспоры. Немногочисленное «комьюнити» внимало ему как пророку, его статьи обсуждались на скамеечках в городском парке и в очереди за неизменной колбасой. Кое-кто из читателей не выходил на улицу, не выяснив предварительно в русской газете, советует ли мистер Розен брать с собой зонтик.

Но первыми его талант по достоинству оценили рекламодатели. Ибо Вольдемар Розен не опускался до того, чтобы публиковать унылое, черно-белое объявление с плохо прожеванным текстом вроде: «Покупайте бумажные полотенца в мини-маркете „Стар“, ведь там они дешевле на 30 %, и вы сможете вытираться ими, не экономя, с утра до вечера». Нет, подобно О’Генри, он сочинял душераздирающий рассказ, где очаровательную героиню эти самые салфетки (купленные, разумеется, в «Старе» с тридцатипроцентной скидкой!) выручали в самый ответственный момент на ее пути к головокружительной карьере и удачному браку.

Таким способом он, не жалея усилий, рекламировал закусочные, бензоколонки, рестораны, маникюрные салоны, гадалок, учителей музыки, переводчиков… Скромное комьюнити и не подозревало, что столько людей вокруг готовы оказывать услуги, говоря при этом на чистейшем — что, впрочем, было преувеличением — русском языке.

Потом пришло время более крупных клиентов — риелторов и юристов, или, как их называли в Америке, лойеров. С этого момента слава Розена выплеснулась за рамки русской общины. Его целлулоидные герои, после долгих мытарств обретающие счастье в новых квартирах, сделали бы честь любой мыльной опере. Для одной конторы он даже специально придумал многосерийную «сагу о Форсайтах» — большую семью, чьи постоянно возникающие проблемы так или иначе были связаны с недвижимостью и благополучно разрешались с помощью услужливых агентов. Адвокатские «телеги» были несколько иного рода — драматические судьбы хороших людей, попавших в переплет и, несомненно, потерявших бы и имущество, и честь, и свободу, если бы на их пути им не встретился опытный и добросовестный юрист.

За свои байки Вольдемар брал хорошие деньги, но отрабатывал их сполна. Он знал своего читателя как облупленного, и читатель ему верил. Каждый новый рекламодатель, на свой страх и риск связавшийся с русской газетой, тут же обнаруживал, что вокруг полно русских, их гораздо больше, чем утверждает статистика, и все они жаждут стать его клиентами. Об этом говорил и вид преуспевающего владельца «Моей Калифорнии», такого же бойкого и жизнерадостного, как его пестрая, набитая объявлениями газетка. Правда, английский у него был слабоват, но это даже придавало дополнительный шарм молодому бизнесмену. А когда, скажите, Вова должен был учить этот проклятый английский, если он пахал как папа Карло с утра до вечера? Зато его грамотная русская речь не осквернялась гнусавыми американизмами, которые горохом сыпались из уст более интегрированных соотечественников.

Порой его допускали в местное светское общество, где он заслужил статус «нашего русского». Один риелтор в благодарность за несколько залпом проданных квартир познакомил его со своим родственником, политтехнологом. Политика и ее технологии давно привлекали мистера Розена, и он бросил на обработку нового знакомого весь свой пыл и все обаяние. Но то ли случайный гость не понял, с каким крутым профессионалом имеет дело, то ли Вольдемара подвел чертов английский, только к идее ориентировать избирательные кампании на русскоязычное население политтехнолог отнесся довольно прохладно. Его куда больше занимали голоса китайской и испаноязычной общин. Впрочем, он откликнулся на просьбу кузена дать заработать «приятному русскому парню» и по случаю сосватал Вову аж в Иерусалим — руководить русским штабом на муниципальных выборах.

_____

Большой разницы между Израилем и Штатами Розин не почувствовал. Святой город напоминал Брайтон-бич времен его первых дней в Америке — по улицам носились взмыленные иммигранты в мешковатой «варёнке» и пытались по-русски что-то выяснить у недоумевающих прохожих. Убедить этих несчастных можно было в чем угодно, стоило лишь остановиться и поговорить с ними об их проблемах, проявив внимание и человечность.

Это открытие синхронно сделали все израильские партии еще на предыдущих парламентских выборах. Каждая из них обзавелась придворным русским, который за гроши рыл землю в пользу своих работодателей. Чтобы переплюнуть эти доморощенные политтехнологии, мэр столицы пригласил в свой русский штаб не вчерашнего собкора «Социалистической индустрии» по Мелитопольской области и не поэта-матерщинника из старожилов, а специалиста, рекомендованного солидной американской фирмой. Поскольку в фирме по-русски никто не говорил, а упускать заморский заказ не хотелось, то ехать в ближневосточную глушь предложили Розену, единственному русскому, которого лично знал генеральный директор, случайно познакомившийся с ним на пати у кузена.