Негодяй из Сефлё - Май Шёвалль

Мартин Бек пытался закричать, но из груди его вырвались лишь булькающие звуки, и он ощутил во рту привкус крови.

Теперь он лежал тихо и гадал, откуда взялся могучий рокот, звучащий в его ушах. Рокот походил на шум ветра в вершинах деревьев, на рев морского прибоя, а может быть, его издавал работающий поблизости кондиционер?

Мартин Бек почувствовал, что погружается в мягкую, безмолвную тьму, где рокот смолкнет, и не стал противиться. Снова возник рокот и фосфорическое мерцание на кроваво-красном фоне под закрытыми веками, и, прежде чем снова погрузиться во тьму, он понял, что этот рокот звучит в нем самом.

Сознание уходило и возвращалось, уходило и возвращалось, словно его качали ленивые мягкие волны, в мозгу проплывали видения и обрывки мыслей, которых Мартин Бек уже не мог удержать. Он слышал бормотание, отдаленные звуки и голоса в наплывающем рокоте, но все это не имело больше к нему никакого отношения.

Он рухнул в громыхающий колодец мрака.

Колльберг нервно барабанил костяшками пальцев по своему коротковолновику.

– Что случилось?

В аппарате послышался треск, но больше ни звука.

– Что случилось? – опять закричал он.

Широко шагая, к нему подошел Гюнвальд Ларссон.

– С пожарной машиной? Короткое замыкание.

– Да при чем тут пожарная? Что с Беком? Алло! Алло! Слушаю!

Небольшой треск, пожалуй, чуть сильней, чем первый раз, после чего голос Рённа тягуче и неуверенно спросил:

– В чем дело?

– Да не знаю я! – закричал Колльберг. – Что ты видишь?

– Теперь ничего.

– А раньше?

– Трудно сказать. По-моему, я видел Эриксона. Он подошел к краю, и тогда я подал Мартину сигнал. А потом…

– Ну, – нетерпеливо подгонял его Колльберг. – Говори же.

– Потом сирена смолкла, а Эриксон после этого поднялся на ноги. Во всяком случае, мне так кажется. Он стоял во весь рост спиной ко мне.

– А Мартина ты видел?

– Нет, ни разу.

– А теперь?

– Теперь вообще ничего не вижу. Теперь там никого нет.

– Черт возьми, – выругался Колльберг и уронил руку с радиопередатчиком.

Гюнвальд Ларссон сердито хмыкнул.

Они стояли на Обсерваториенгатан, возле поворота на Далагатан и менее чем в ста метрах от дома. Мальм тоже был здесь, и еще довольно много народу.

Подошел пожарник и спросил:

– Машине с лестницей оставаться на прежнем месте?

Мальм поглядел на Колльберга, потом на Гюнвальда Ларссона. Теперь он уже не рвался командовать, как вначале.

– Не надо, – ответил Колльберг. – Пусть едет назад. Не стоит ребятам без надобности маячить у него на глазах.

– Ну, – сказал Ларссон, – сдается мне, что Мартин загремел.

– Да. – глухо откликнулся Колльберг. – Похоже, что так.

– Минуточку. – вмешался кто-то. – Послушайте-ка.

Это был Норман Хансон. Он что-то сказал в свой микрофон, потом обратился к Колльбергу.

– Я только что поймал наблюдателя на колокольне. Ему кажется, что он видит Бека.

– Видит? Где?

– Лежит на северном балконе со стороны двора.

Хансон серьезно поглядел на Колльберга и добавил:

– Похоже, что он ранен.

– Ранен? А он шевелится?

– Сейчас нет. Но наблюдатель считает, что несколько минут назад он шевелился.

Сообщение могло оказаться справедливым. Ведь с крыши «Боньерса» Рённу не видна дворовая сторона. А церковь расположена севернее дома, да вдобавок ближе на двести метров.

– Надо вынести его оттуда, – пробормотал Колльберг.

– Да и вообще пора кончать эту волынку, – мрачно сказал Гюнвальд Ларссон.

Через несколько секунд он добавил:

– В конце концов, только дурак мог полезть туда в одиночку. Только дурак.

– Молчим в глаза и говорим пакости за глаза, – подытожил Колльберг. – Знаешь, Ларссон, как это называется?

Гюнвальд Ларссон долго глядел на него. Потом резко сказал:

– Что ты хочешь – это безумный город в потерявшей рассудок стране. А на крыше перед нами сидит несчастный маньяк, и нам предстоит теперь снять его оттуда.

– В общих чертах верно, – сказал Колльберг.

– Сам знаю.

– Господи Боже мой, нашли о чем разговаривать, – нервничал Мальм.

Ни тот, ни другой даже не взглянули на него.

– О'кэй, – сказал Гюнвальд Ларссон, – ты пойдешь выручать своего дружка Бека, а я займусь остальным.

Колльберг кивнул.

Он пошел было к пожарникам, но на полдороге остановился и сказал:

– Знаешь, как я расцениваю твои шансы вернуться с крыши живым и невредимым? При твоем методе?

– Могу догадаться, – ответил Ларссон.

Потом он посмотрел на окружающих его людей и громко объявил:

– Я собираюсь взорвать дверь и штурмовать крышу изнутри. Мне нужен еще один человек. Максимум два.

Четверо или пятеро молодых полицейских и один пожарник тотчас подняли руки, потом еще один голос за его спиной сказал:

– Можно мне?

– Боюсь, вы меня не поняли, – продолжал Гюнвальд Ларссон. – Мне не нужен помощник, который считает, что это его долг, не нужен и такой, который воображает себя героем и хочет отличиться. Возможность угодить под пулю здесь гораздо больше, чем вы подозреваете.

– К чему ты клонишь? – недоумевал Мальм. – И кого ты тогда хочешь взять?

– Вопрос может идти только о таких людях, которые действительно готовы подставить себя под пулю. Которых это забавляет.

– Возьми меня.

Гюнвальд Ларссон оглянулся на говорившего.

– Ах, это ты, – сказал он. – Хульт. Вот здорово. Значит, ты.

– Эй! – окликнул его какой-то человек с тротуара. – Я бы тоже не прочь.

Видный белокурый мужчина лет тридцати, одетый в джинсы и ношеную куртку.

– Вы кто такой?

– Моя фамилия Болин.

– А вы вообще-то из полиции?

– Нет, я строительный рабочий.

– Как вы сюда попали?

– Я здесь живу.

Гюнвальд Ларссон испытующе оглядел его. Потом он сказал:

– Идите сюда. Дайте ему пистолет.

Норман Ханссон тотчас извлек свое оружие, которое почему-то носил в кармане пальто, но Болин отказался.