Рунная магия - Джоанн Харрис

Чур меня! Экзаменатор отогнал искушение гимном. Не моя, а твоя сила Слова.

Так-то лучше. Возбуждение немного ослабло. Ему надо работать, и поскорее, надо выявить агента беспорядка — одноглазого мужчину с рунной меткой на лице.

Та рунная метка. Он снова подумал о ней и задрожал от тревоги. Мощные чары, даже перевернутые — так гласила Книга Слов, а в Книге Выдумок были строки — неясные строки, написанные словами столь древними, что их почти невозможно было понять, — которые намекали на некую темную и опасную связь.

«По метке его узнаете его».

Да. Вот оно, распутье. Если бы только экзаменатор закончил учебу, остался бы в Универсальном городе еще лет на десять, то смог бы довериться чутью. А так он во многом до сих пор новичок. Новичок и одиночка. Но если Райдо означает именно то, что он думает, то ему отчаянно нужна помощь магистров, и поскорее.

Всаднику, отправившемуся в далекий Универсальный город, могут потребоваться недели, чтобы привести помощь. Чужаку хватит времени, чтобы восстановить силы и связаться со своими приспешниками. И тем не менее до сих пор экзаменатору приходилось сдерживаться. Книгой Слов не следует легкомысленно пользоваться в любое время, и гимны наивысшей силы — Путы, Вызовы и Казни — особенно запретны. Но еще строже запрещено Общение — цепочка гимнов, к помощи которой можно прибегать лишь в случае величайшей необходимости. Член Ордена может передать сообщение остальным. Это ритуал невероятной силы, слияние умов и знаний, мысленная связь с самим Безымянным.

Экзаменатор знал, что Общение опасно. Одни утверждали, что оно сводит с ума того, кто его применяет, другие говорили о блаженстве, слишком ужасном, чтобы его описать. Сам он никогда еще его не использовал. Не было необходимости. Но теперь, думал он, возможно, придется.

Его глаза вновь скользнули на Книгу Слов, открытую на первой главе, главе «Взывания». Единственный гимн венчал первую страницу, под ним располагался список имен.

Экзаменатор прочел: «Кого назвал, того связал».

Он углубился в чтение.

Через пятнадцать минут он определился. Решение нельзя дольше откладывать. Какому бы риску он ни подверг свой рассудок, ему придется осуществить Общение с Орденом.

Он отчасти сожалел об этом — пока что чужак один, и привлечь Орден означает утратить независимость, — но блаженное облегчение было сильнее. Пусть кто-то другой примет ответственность, думал он. Пусть кто-то другой принимает решения.

Конечно, не исключено, что он неверно истолковал знаки. Но даже это было бы облегчением. Уж лучше терпеть насмешки коллег, чем жестко казнить себя за то, что позволил врагу ускользнуть из неопытных пальцев.

Он представил слова Книги. Все следует произвести согласно правильной процедуре, напомнил он себе. Его сознание должно быть широко распахнуто во время Общения, нужно увериться, что даже тень тщеславия не запятнает его. Ему понадобилось десять минут, чтобы достичь необходимого состояния безмятежности, и еще пять — чтобы набраться храбрости и произнести Слово.

Руна Ос звучала неизвестно как долго. То была неслышимая нота пронзительного резонанса, что прорезала мрак. По всей долине псы насторожили уши, спящие проснулись, деревья уронили последние листья, мелкие животные съежились в норах и гнездах.

Мэдди ощутила ее как воздушную яму, втянувшую и закружившую ее.

Локи увидел ее как глубокую темную рябь, прокатившуюся по долине.

Скади не услышала и не увидела ее, все внимание Охотницы было сосредоточено на маленьком ястребе впереди. На мгновение экзаменатор ощутил их присутствие. Мгновение экзаменатор был везде: парил в воздухе, крался по земле, сидел в кутузке, прятался под холмом. Сила вскипела в нем, ужасная и удивительная. Он потянулся сознанием дальше, коснулся Края Света и путаницы сознаний, ожидавших его. Внезапно он очутился там — в кабинете, библиотеке, келье, — сливаясь, касаясь, общаясь со всеми душами Ордена, не прибегая к словам.

Какое-то время сознания галдели одновременно, как голоса в толпе. Экзаменатор старался удерживать связь и сохранять рассудок. Теперь он мог различить отдельные голоса магистров и профессоров. Совет двенадцати — высший орган Ордена, в котором принимаются все решения и упорядочивается вся информация.

Внезапно все замолчали. Экзаменатор услышал единственный Голос, который обратился к нему по истинному имени.

«Элиас Рид», — нараспев произнес Голос.

Экзаменатор резко вдохнул. Уже почти сорок лет он не слышал своего имени. Он отказался от него, как и все подмастерья, ради безопасности и анонимности в Ордене. Из практических соображений он получил взамен номер — 4421974, который был выжжен на его руке во время посвящения.

Давно забытый звук собственного имени наполнил его необъяснимым страхом. Он чувствовал себя беззащитным, одиноким, крайне уязвимым под испытующим взглядом намного более сильного разума.

«Я вас слышу, магистр», — подумал он, борясь с желанием убежать и спрятаться.

Голос — который был не совсем голосом, а скорее светом, проникавшим прямо в его тайное «я», — как будто тихонько хихикнул.

«Тогда расскажи мне, что видишь», — приказал он, и экзаменатора немедленно пронзило невыносимо ужасное, невыносимо мучительное чувство: будто нечто безжалостно пролистывает страницы его сознания.

Вреда оно не причиняло, но все равно было больно. Секреты раскрывались, слабости обнажались, ветхие воспоминания съеживались под безжалостным светом. Вопрос о сопротивлении не стоял. Под испытующим взглядом Элиас Рид открыл душу — да, до последнего кусочка: каждое воспоминание, каждое честолюбивое желание, виноватое наслаждение, слабое возмущение, каждую мысль.

Экзаменатор остался пустым, рыдающим в смятении. Теперь его охватил новый страх, что Орден наблюдает и разделяет происходящее. Все подмастерья, все профессора, все магистры, вся мелкая сошка. Все здесь, все судят его сейчас.

Время остановилось. Замкнувшись в своем горе, экзаменатор сознавал, что в кабинетах Края Света ведутся споры. Голоса гудели вокруг него, взмывали от возбуждения. Ему было все равно. Он хотел спрятаться, умереть, зарыться глубоко в землю, где никто никогда его не найдет.

Но Голос еще не закончил с Элиасом Ридом. Сейчас он тасовал последние несколько часов, вникая безжалостно подробно в дела на холме, в приезд пастора и поимку чужака — особенно чужака, — просеивая и сличая каждую деталь, рассматривая каждый нюанс каждого слова, которое тот произнес.

«Еще», — требовал Голос.

— Магистр… я… — промямлил экзаменатор.

«Еще, Элиас. Мне нужно еще».

— Прошу вас! Магистр! Я все рассказал!

«Нет, Элиас. Ты видишь больше».

И в этот миг он осознал, что действительно видит. Словно око распахнулось в его сознании и уставилось за мир, в какую-то другую, сказочную обитель огней и цветов. Его глаза расширились.