Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: "за" и "против" - Сергей Арутюнов

Общага… целая субкультура, выросшая в бараках, на прокуренных лестницах, под взрывы смеха на танцульках, в проплаканных насквозь подушках.

Обшарпанные, крашеные чаще в бордовое и коричневое двери со следами ударов дюжими кулаками, потолочные и стенные трещины, разящая наповал нищета. Под дверями, на ковриках — детские эмалированные горшки, как знак «семейных», общие прокопченные кухни, где каждый варит, парит, коптит и жарит себе на ужин что-то неприхотливое, поминутно выбегая на детский плач… и от стены к стене — веревки с пеленками, кальсонами, майками, чулками и платьями. Вот что такое была семья, вот как росло будущее поколение советских людей, вынужденных работать далеко от дома, приехавших из деревень, глухих, заброшенных поселков в города. Их встретила теснота, дефицит жилья, изнурительная работа на фабриках и комбинатах, совмещенная с учебой.

Такую школу жизни прошли столько людей, что легче перебрать по пальцам тех, кого она не коснулась.

Помните «Москву, слезам не верящую»? Мечта провинциальных девчонок — профессорская квартира в высотном доме…

Каковы же были нечаянные альянсы обеспеченных с необеспеченными? Академических, генеральских — с детдомовскими?

Сцен молодежного протеста, борющегося «за свои отношения», в советском кинематографе миллион. Нередки в нем эпизоды и откровенно упаднического характера: молодые не выдерживают трудностей и поодиночке возвращаются под родительский кров. Победа ли мещанства, торжество ли «родимых пятен капитализма» — в данном случае совершенно неважно. Хотя оба фактора по раздельности — крахи «семейных лодок, разбившихся о быт» сегодня случаются намного чаще, чем 40 лет назад: усугубляющейся легкости развала семьи всемерно способствует наш родимый российский закон.

Возможно, это не совсем верное впечатление, но кажется, что в мегаполисах СССР «оттепельных» времен (особенно, конечно, в Москве и Ленинграде) воцарилась духовная атмосфера суфражизма.

Женщины подняли голову и начали вести себя куда более вольно, чем в сталинские годы. По крайней мере, этим настроением пропитаны передовые фильмы 1960-х гг.

Не только советский кинематограф, но и вся культура Страны Советов разом позволила себе «быть на уровне идей века»: изменился по сравнению с 1940-ми годами сам силуэт женщины. Строгие прямые линии дизайна, непроницаемые пластиковые очки, надменно высокие прически-«вавилоны» превратили ее в делового партнера мужчины-созидателя, вымыв из облика присущие черты обольстительницы.

Самодостаточность — вот гимн тех лет.

Женщины, зарабатывающие в больших городах достаточно, обзаведшиеся отдельными квартирами, постепенно осознают, что больше не нуждаются в «сильном плече», на которое опирались в течение долгих веков.

Кажется, я начинаю описывать свою маму. Она наслаждалась свободой.

Мужчина-добытчик еще прочно сохраняется как вид, однако именно 1960-е — время не просто какого-то отвлеченного «феминизма», но пробуждения безбрачия, такого отличного от послевоенного вдовства в связи с вполне понятными причинами.

На фоне увеличения заметного количества разводов в связи с либерализацией нравов, общественного климата и даже законодательства советские городские профессионалы массово отказываются регистрировать отношения: изменилось отношение к государству.

Популярно выражение: «Какое государству дело до моей личной жизни?»

Действительно, какое? Обилие связей входит в норму; брачный возраст стремительно увеличивается.

В это время элита Советского Союза второе десятилетие кряду демонстрирует тенденцию к образованию замкнутых каст: партийной, военной и т. д. Поощряются кастовые тенденции и на производстве: в прессе нахваливаются трудовые династии (от деда к отцу, от отца к сыну — на одном предприятии!).

Увеличивается мобильность населения: облегчаются перевозки людей и грузов, романтизируются «разъездные» профессии геолога, секретного физика-ядерщика, звучат песни с лейтмотивами «Мой адрес — не дом и не улица» и «А я еду, а я еду за туманом», «Под крылом самолета о чем-то поет» и «Снова между нами города, взлетные огни аэродрома».

Вместе с тем Москва и Ленинград остаются «режимными»…

Я дал себе слово быть в этой книге предельно откровенным, и я его сдержу.

Моему отцу пришлось столкнуться с институтом фиктивного брака: Николай Николаевич Рыжов, принявший его на работу в УДН, откровенно сказал будущему сотруднику, что без прописки принять на работу не сможет. Замкнутый круг действовал.

Отец встал, грустно улыбнулся и сказал, что вынужден отказаться от работы. На следующий день он уехал домой.

В Тбилиси он зашел к старшему коллеге, Ивану Ивановичу М-ву, у которого в Москве работала старшая дочь. Иван Иванович сказал: «Сережа, поезжай в Москву и женись на Л. и поступи на место, проживете раздельно год, а потом разведетесь».

Отец снова встал и отказался.

Друзья уговаривали его пять лет. За это время он начал десятилетний труд — диссертацию по теории механизмов и машин. В 1965-м папа приехал в Москву на очередной семинар по машиноведению и встретил там дочь Ивана Ивановича. Она с некоторой обидой сказала ему: «Сергей, вы что, действительно такой неженка?»

Отца передернуло.

— А еще сын фронтовика, — продолжала она довольно бесцеремонно. — Вам предлагают добро — а вы что, отплевываетесь? Не бойтесь испортить мне жизнь, я живу, как хочу. С отцом общаюсь редко, но если уж он меня о чем-то попросил, сделаю. Кончайте ломаться, у вас будущее, я же вижу. Имейте в виду — мне это раз плюнуть.

Эта женщина была орешком твердым, вроде Лоры Лойонс из «Собаки Баскервилей». Советская феминистка без страха и упрека. Отец покачал головой…

Видимость заключения брака в ЗАГСе и скромной свадьбы удалось создать без труда. Едва после расхода гостей перемыли посуду, с послышался негромкий гудок, раздались шаги. В комнату в сером штатском костюме, широкополой шляпе вошел космонавт — нет-нет, не первый. И не второй. Лицо его в тот весенний вечер состояло из сплошной боли.

— Здравствуй, — приветствовала его новобрачная.

— Здравствуйте, — сказал отец.

— Здравствуйте, — сказал первопроходец.

— Посидим? — предложила дочь Ивана Ивановича.

— Поздно, — сказал отец.

— Любишь ее? — спросил космонавт.

Отец опустил глаза.

— Это мое дело, — сказала женщина.

— Зачем ты это сделала? — спросил космонавт.

— Это всего на год. Ты против?

Отец все понял. Он пожал пальцы своей первой жене, набросил на руку плащ и вышел. Космонавт его не задерживал. Он любил эту женщину. Но был женат. Она испытывала его.