Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: "за" и "против" - Сергей Арутюнов

Егор Телицын, работавший в дни фестиваля патрульным милиционером, вспоминает:

В районе Ленинских гор задержали группу мужчин. Они расположились за кустами посреди газона, в центре — два молодых африканца. Пьяные и нагишом. Стали разбираться, и один из мужиков объясняет: мол, поспорили с друзьями, какого цвета у них «хозяйство». Для разрешения вопроса купили несколько бутылок водки и уговорили (жестами!) прогуливавшихся мимо делегатов завернуть «на пикничок». Когда те, как следует, нагрузились, их удалось убедить устроить стриптиз. Как раз к разгару событий мы и подоспели. Африканцев отправили в гостиницу, а наших — в ближайшее отделение…

Телекритик Ирина Петровская пишет о фестивальных днях:

Любовь между советскими комсомолками и посланцами всех стран и континентов вспыхивала сама по себе, ни у кого не спрашивая разрешения.

Алексей Козлов в своих нашумевших мемуарах «Козел на саксе» публикует пикантные подробности:

Сам я не был участником этих событий, но слышал много рассказов, которые в основных деталях были схожи. А происходило вот что. К ночи, когда темнело, толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к тем местам, где проживали иностранные делегации. Это были различные студенческие общежития и гостиницы, находившиеся на окраинах города… В гостиничные корпуса советским девушкам прорваться было невозможно, так как все было оцеплено профессионалами-чекистами и любителями-дружинниками. Но запретить иностранным гостям выходить за пределы гостиниц никто не мог. …События развивались с максимальной скоростью. Никаких ухаживаний, никакого ложного кокетства. Только что образовавшиеся парочки скорее удалялись подальше от зданий, в темноту, в поля, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся. Особенно далеко они не отходили, поэтому пространство вокруг гостиниц было заполнено довольно плотно, парочки располагались не так уж далеко друг от друга, но в темноте это не имело значения. Образ загадочной, стеснительной и целомудренной русской девушки-комсомолки не то чтобы рухнул, а скорее обогатился какой-то новой, неожиданной чертой — безрассудным, отчаянным распутством. Вот уж действительно «в тихом омуте…».

…Срочно были организованы специальные летучие моторизованные дружины на грузовиках, снабженные осветительными приборами, ножницами и парикмахерскими машинками для стрижки волос наголо. Когда грузовики с дружинниками, согласно плану облавы, неожиданно выезжали на поля и включали все фары и лампы, тут-то и вырисовывался истинный масштаб происходящей «оргии». Любовных пар было превеликое множество. Иностранцев не трогали, расправлялись только с девушками… у них выстригалась часть волос, делалась такая «просека», после которой девице оставалось только одно — постричься наголо и растить волосы заново… Слухи о происходящем моментально распространились по Москве. Некоторые, особо любопытные, ходили к гостинице «Турист», в Лужники и в другие места, где были облавы, чтобы просто поглазеть на довольно редкое зрелище.

Спустя девять месяцев после Всемирного фестиваля молодежи и студентов весной 1958 года на свет стали появляться «дети фестиваля». Молодым матерям сложно было скрыть плоды тех мимолетных связей из-за черной кожи малышей, и каждый выход на прогулку превращался в наглядную демонстрацию произошедшего. Консервативное общественное мнение было настроено негативно: негритенок в коляске считался признаком легкого поведения его мамаши.

Наталья Крылова, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Африки РАН, отмечает, что чернокожих гостей фестиваля обоего пола насчитывалось порядка 5–6 тысяч — и они не были предоставлены сами себе, в рамках фестивальной программы за две недели было проведено свыше 800 мероприятий с их активным участием.

Так что даже если принять как данность обоюдную гиперсексуальность сторон, за отведенное время не могло получиться сколь-нибудь значимого количества интимных контактов, а их результаты могут исчисляться десятками.

Ее выводы находят подтверждение в сводной статистической выписке, подготовленной для руководства МВД СССР. В ней зафиксировано рождение 531 послефестивального ребенка (всех рас). Для пятимиллионной (тогда) Москвы — исчезающе мало. Организованные газетой «Труд» поиски следов детей фестиваля неевропеоидных рас в различных профильных государственных, общественных и правозащитных структурах (фонд «Метис», Институт этнологии и антропологии, Центр межнационального сотрудничества, Московский дом национальностей) также не дали результатов.

По данным газеты «Iностранец» даже в нынешней России число потомков межэтнических связей с иностранцами достигает всего 7–9 тысяч в год на страну, а 30-летний россиянин в среднем из общего числа своих партнерш (около десяти до этого возрастного рубежа) имеет менее 0,001 иностранки — в то время как его ровесник-американец из тех же своих десяти женщин имеет 0,2 иностранки, а француз из 15–0,5. То есть говорить о «толпах» жаждущих экзотической любви в 1957 году не приходится: слишком высоки предохраняющие межцивилизационные барьеры. Общество оберегает своих членов от межэтнических контактов не из расизма как такового, а из большой разницы культур, существенно снижающей шансы потенциальной пары на счастливый брак.

Будущий нобелевский лауреат Габриель Гарсия Маркес, в 1957 году никому еще не известный колумбийский журналист, в своих воспоминаниях о фестивальных московских буднях и праздниках свидетельствует:

Советские товарищи хотели дружить, однако москвичи подозрительно упрямо сопротивлялись, когда мы изъявляли желание прийти к ним в гости. И лишь несколько человек уступили нашему напору.

Маркес, впрочем, связал это с их чувством стеснения от бедности своих жилищных условий.

Что, однако, плохо вяжется с воспоминаниями Макарова, находившегося «по другую сторону баррикад»:

Компанию французов мы привели в гости к нашему однокласснику, в огромную московскую коммуналку, переделанную из бывших номеров. Каким-то образом весь старый двор узнал, что в квартире на втором этаже принимают молодых парижан, и народ повалил к нам с пирогами, с вареньем, естественно, с бутылками и прочими дарами простого русского сердца. Француженки ревели в голос. Между прочим, происходило все это на Пушечной улице, в ста метрах от знаменитого здания, мимо которого москвичи в те годы проходили, рефлекторно опуская глаза и ускоряя шаг.

Некоторый свет на причину появления различных легенд проливают данные органов внутренних дел и госбезопасности, которыми поделился Владлен Кривошеев, тогда — инструктор орготдела МГК ВЛКСМ:

Накануне фестиваля прошла сходка «воров в законе», принявшая решение о полном сворачивании криминала в эти дни в Москве и обеспечении соответствующего контроля над неорганизованным преступным элементом. Причина проста: мероприятие политическое, поэтому в случае чего пришлось бы отвечать не по уголовным статьям УК, а «с политикой» в нагрузку.

Перед фестивалем со всего Союза в Москву начали съезжаться настоящие проститутки. Власти опасались вспышки венерических заболеваний. Поэтому нескольких особо известных профессионалок силами милиции вывезли за город, попортили им прически и велели предупредить остальных. Это возымело эффект: случаев организованного коммерческого интима за две фестивальные недели зафиксировано не было. Можно утверждать, что все дети фестиваля — дети любви, пусть и мимолетной.