Я - убийца - Фридрих Незнанский

– Актерское братство? – поморщился Гордеев, попробовав черствое печенье.

– Не только. Нас связывает большое и серьезное чувство. Вот и ваш чай.

Кассио поставил стакан перед адвокатом.

Юрий поднял на него заинтригованный взгляд.

– А что может быть больше и серьезнее, чем интимные… чувства? Да, я не стыжусь своих чувств. И она тоже. Вадик, естественно, в курсе. И тоже с пониманием относится к нашим… э-э-э… чувствам… Он подлинная противоположность ревнивого Отелло. Когда он видит, как кто-то любит его жену, у него появляется творческая потенция!

– Есть такое извращение, – заметил Гордеев.

– Это не извращение. Это особое строение творческого аппарата. Ему нужно видеть себя со стороны. Как зрителю. Как режиссеру! И каждый новый возлюбленный его жены – это он сам и есть! Он себя олицетворяет с тем, кто…

– Боге-ема! – широко улыбнулся Гордеев, но не нашел в себе ни малейшего желания, ни возможности продолжать такой откровенный разговор.

– Куда же вы? – нарочито удивился Кассио, увидев, что Гордеев поднимается из-за стола и намеревается уйти. – Не докурив, как говорится, не дожевав и не допив?

– Мне бы повидать Вадима Викторовича. Или Лилию Никитичну. Тут кое-какие бумаги удалось получить в Госкино. Если мне не удастся их разыскать, передайте, что я жду их звонка.

– Вадима не обещаю, – хмыкнул Кассио, встряхнув прической, – а вот Лику, наверное, можно поймать в гримерном цеху. Знаете, как туда пройти? Вы же там были! Помните?

– Найду без труда! – И Гордеев прямо-таки побежал в сторону ближайшего лифта.

«Они же все тут голубые! Как он может о Лике рассуждать? Скотина развратная, – успокаивает себя адвокат. – Что его может объединять?.. Какое еще интимное чувство? Они с Ликой подружки, что ли?»

Гримерный цех отыскал, ходил вдоль стеклянных стен, разглядывая черноту и поблескивающие пустые зеркала, но никак не удавалось найти двери в этот лабиринт.

«Нарочно, наверное, сделали стеклянные стены, чтобы наблюдать, как там актрисочки красятся», – зло подумал Гордеев, вспоминая коридор ночного клуба.

«Тоже небось устраивали себе зрелища. А актриски… Это же и есть эксгибиционизм. По сути своей. Или нет? В старомодном кино поцелуи, а нынче погляди в окно!..»

Но двери все-таки нашлись, Гордеев проскочил внутрь и, заглядывая в зеркала, надеясь заметить в них дальние отблески, пошел наугад.

Что-то светлое мелькнуло вдали, и Юрий, опасаясь запутаться в отражениях, направился туда. А вскоре действительно оказался на том же самом месте, где и в прошлый раз. Но сегодня тут уже хозяйничала другая гримерша – высокая и толстая старуха в неопрятном застиранном халате. Она подметала, убирала с пола клоки рыжих волос и с раздражением поглядела на Гордеева.

– Ничего сегодня не получится! – заявила она. – Я не могу. Почему ко мне все посылают? Да, я, конечно, дежурная! Но только дежурная! А не общая! У вас на картине есть свой гример? Есть. На хорошей зарплате! Возвращайтесь в группу. И не мешайте. Я занята. Сейчас Лика придет гримироваться. Сами знаете, сколько она будет возиться. Со всеми ее капризами. Так что, голубчик, ступай себе мимо.

– Лика придет сюда? – обрадовался Гордеев. – Я не актер. Я именно Лилию Никитичну и ищу. А скоро она появится?

– Уже появилась, – раздалось у него за спиной. – Со всеми своими капризами.

Гордеев с нескрываемой радостью увидел в зеркале приближающуюся Лику.

Она на ходу сняла махровый тяжелый халат и осталась в одном купальнике. Царственным жестом бросила этот халат в руки гримерше и еле слышно шепнула ей:

– Исчезни. И прикрой дверь. Я потом позову.

Гримерша мгновенно испарилась.

– Мы одни. – Лика подошла вплотную к Гордееву и снизу заглянула в его расширившиеся от возбуждения глаза.

– Я хотел бы спросить, – сказал Юрий и запнулся.

– Продолжай хотеть. Но молчи. Я тут хозяйка. В машине ты вытворял, что хотел. А тут я – повелительница.

– Ты знаешь, этот, как там его?.. Кассио играл… Он сказал, что ты… Но это…

– Молчать! Положи руку сюда! – И она положила его ладонь к себе на грудь.

Гордеев судорожно вздохнул и понял, что он бешено ревнует. Чувствуя биение ее сердца и легкий, притягательный аромат ее духов, он с невыносимой тоской и болью представил, что это же могло быть и с другим. Что это непременно было!

Было! По-настоящему и многократно. С мужем. Тюховатым Вадиком. И с партнером. Именно «партнером» – Кассио. Может быть, и со стариком Оголенским. Да со всеми!

Ее не желать может только… Только Богом обиженный кастрат. А так… Она лишь выбирает, этому дала, этому дала…

Сердце Гордеева сжалось в комочек.

– Стой и не шевелись! – строго приказала Лика. Она ловко расстегнула пуговицы его рубашки, молнию на брюках. И когда адвокат остался совершенно голым, скомандовала: – Полезай на стол! Быстро!

И он залез! На гримерном столе перед широким черным зеркалом в полумраке огромной комнаты Гордеев почувствовал себя беззащитным и слабым.

– На тебя смотрят тысячи глаз, – сказала она торжественно. – Тебе страшно и стыдно! Они видят все! Они невидимы! Их миллионы. Они всемогущи. Они прожорливы! Они жестоки. А ты – ничтожество. Тебе безумно страшно. Тебе одиноко и больно. Ты все забыл. Все слова. А они требуют. Требуют! Кричат. Они хотят чуда! Они хотят трахнуть тебя. Только это! Все вместе! Одновременно! – Лика, сбросив купальник, забралась к нему, обняла, прижалась и зашептала: – Вот так я чувствую себя перед камерой. И есть только один способ победить. Победить страх. Победить всех. И себя. Надо просто жить. Просто. Жить так, будто только мы… Мы одни на целом свете. И все, во что мы играем, только это и есть настоящая жизнь. Именно это и есть правда. Которая дороже всего. Только ты и я. А все остальное – вымысел, ложь. Есть только ты и я. На всем белом свете. Ты веришь мне, мой милый? Смелее! Повторяй за мной.

Лаская, она увлекла его на гримерный стол. И, десятикратно повторяясь в зеркалах, поцеловала его, прикоснулась и погладила теплыми, нежными пальцами.

– Ляг на меня! И делай только то, что я тебе скажу. Милый. Да, так. А теперь…

Юрию показалось, что кто-то еще вдалеке промелькнул и теперь отражается в черном зеркале дрожащей тенью.

– Там кто-то, – шепнул он, не соображая ничего. – На нас смотрят.

– Их миллионы. Они только это и могут. У них нет собственной жизни. Они живут нашими чувствами. Нашей любовью. А ты… Только ты и я. Мы живем. Все наоборот. Рампа разделяет нас. Им кажется, что они живут, а мы играем для них. Враки! Это мы живем, а они лишь приписывают себе наше счастье и наше горе. Смотри мне в глаза! Умоляю тебя, мой милый. Не отводи глаз. Смотри, смотри в меня до самого дна!