Ориенталист. Тайны одной загадочной и исполненной опасностей жизни - Том Рейсс

Однако в 1918–1919 годах никого в Германии не волновало, есть ли у правых свой вождь типа Ленина. Все внимательно следили за вождем левых сил Карлом Либкнехтом, которого многие считали «германским Лениным». Прежде состоявший в Социал-демократической партии, Либкнехт откровенно выражал свои антивоенные взгляды и потому порвал с ней. Вторым вождем левых считали его соратницу Розу Люксембург. Правда, по стандартам большевиков даже самые радикальные немецкие социалисты не были «настоящими» революционерами: у них полностью отсутствовала традиция террора или желание осуществить вооруженное восстание. Как выразился Ленин, они не смогли бы штурмовать железнодорожный вокзал, не купив предварительно входных билетов на перрон. Сам Ленин несколько лет подряд пытался заниматься организационной работой в Мюнхене, но потом отказался от мысли революционизировать германских социал-демократов и переехал в Цюрих, чтобы там дождаться начала революции. Тем временем враждебный большевикам Второй интернационал, объединявший социалистические партии всего мира с целью совершить всемирную марксистскую революцию, превратил социалистическое движение из революционного в эволюционное, сфокусировав его задачи на профсоюзной деятельности и на политической борьбе в парламенте, — это было типично немецкое явление.

Ленин опирался в Берлине на Либкнехта и Люксембург, а также на руководимую ими радикальную группировку, отколовшуюся от Социал-демократической партии и называвшуюся «Спартак»[73]. Прибыв в апреле 1917 года на Финляндский вокзал в Петрограде, Ленин, хотя и был переправлен туда из Швейцарии с ведома германского Генштаба в особом, запломбированном вагоне («подобно чумной бацилле», по выражению Черчилля), сразу же забыл о своих благодетелях и публично выразил надежду, что Либкнехт вскоре устроит в Германии революцию и свергнет кайзера. Однако у членов группы «Спартак» не было характерного для большевиков умения ни перед чем не останавливаться, и потому, хотя по всей Германии вскоре распространились революционные выступления, там революция совершила драматичный поворот в иную сторону.

В 1917–1918 годах власть в Германии фактически была в руках военачальников: генерала Людендорфа (он уже в 1923 году станет вдохновителем безуспешной и противозаконной попытки Гитлера захватить власть) и фельдмаршала Гинденбурга (который впоследствии, в 1933 году, поможет Гитлеру взять власть законным путем). У Людендорфа были, по сути, нацистские взгляды (хотя само слово «нацизм» еще даже не было изобретено): его мечты о создании на Востоке обширной тевтонской территории, которую в Германии называли «Lebensraum», или «жизненное пространство», его представления о всемирном сионистском заговоре вполне соответствовали идеям нацизма, при этом он был блистательным тактиком. Правительство Людендорфа-Гинденбурга пользовалось поддержкой большинства немцев, для которого кайзер был благоприличной вывеской — однако лишь до тех пор, пока это правительство обещало добиться полной победы в войне (ее тогда называли Великой войной) и аннексировать территории к востоку от Германии. К весне 1918 года германское правительство, казалось бы, сдержало свое обещание, заставив Россию, в обмен на мирный договор, пожертвовать огромными территориями. Помимо расширения своих владений Германская империя практически удвоила численность населения, прибавив пятьдесят шесть миллионов человек с этих российских территорий, а также более чем вдвое увеличила запасы природных ископаемых. Эстония, Финляндия, Литва, Латвия, Польша, значительная часть территории России, Румынии и Украины вошли в новую Германскую империю, которая по своим размерам соперничала теперь, по крайней мере формально, с завоеваниями Наполеона, а также превосходила размеры всех прежних германских империй[74]. Однако просуществовала эта империя, этот огромный Второй рейх, всего полгода. Германии требовалось содержать армию, в которой был миллион солдат, на просторах от Финляндии до Азербайджана — для того, чтобы удерживать завоеванные области в повиновении и выкачивать оттуда материальные ресурсы. В самой Германии люди практически голодали, поскольку британская морская блокада изолировала страну от окружающего мира, а воспользоваться ресурсами новых территорий, чтобы переломить ситуацию, немцы так и не успели. К концу лета 1918 года плохо снабжаемая, полуголодная германская армия была разбросана по огромной территории. Она несла и потери от гриппа-«испанки», от которого только за следующий, 1919-й, год во всем мире умерло около двадцати миллионов человек — больше, чем погибло солдат во всех сражениях Первой мировой войны. Выход Болгарии из войны в конце сентября 1918 года обнажил южный фланг Германии, перерезал путь по суше к ее главному союзнику — османской Турции. Подобно своему кузену Николаю II в 1917 году, кайзер все больше склонялся к мысли, что против него организован грандиозный еврейско-масонский заговор. Людендорф, несмотря на инициированную им «проеврейскую» оккупацию восточных земель, энергично согласился со своим кайзером. Они оба поддержали план заселения Палестины евреями, поскольку отчаянно хотели получить взамен поддержку со стороны всемирного еврейства, но опоздали…

Людендорф всячески пытался найти выход из сложившегося положения. В начале октября 1918 года он начал переговоры со странами Антанты, желая добиться немедленного заключения мира, чтобы тем самым спасти германскую армию от полного распада. А когда Антанта отказалась вести переговоры с военной диктатурой, Людендорф тут же начертал план преобразований в Германии, долженствующих превратить страну в либеральную конституционную монархию. Он сумел даже убедить одного либерально настроенного родственника самого кайзера занять пост ее первого канцлера[75]. Страны Антанты тем не менее сомневались в истинных намерениях Германии, и потому мирные переговоры тянулись весь октябрь 1918 года. Но когда 30 октября Турция подписала сепаратный мир, а 3 ноября об одностороннем прекращении огня объявила и Австро-Венгрия, Второй Германский рейх, эта существовавшая лишь на бумаге империя, простиравшаяся от Баку до Брюсселя, единственная из блока Центральных держав все еще противостояла силам Антанты. При этом, хотя военное командование прекрасно понимало, что война проиграна, оно не взяло на себя труда сообщить об этом немецкому народу (а также миллионам солдат на фронте), а потому бюллетени, сообщавшие о продолжающемся наступлении и близкой победе, по-прежнему выходили ежедневно. Правда, к этому времени по всей Германии уже вовсю циркулировали панические слухи.