Право безумной ночи - Алла Полянская

Ладно, пусть. Я обещала больше не претендовать на счастье. Так, ною по привычке, потому что очень больно.

— Готово, одевайся. Препараты, которые тебе колют, ускоряют заживление и не позволяют развиться нагноению, так что через несколько дней станет лучше, а пока ходи осторожно, чтобы швы не разошлись. Не дай бог, Валентин заметит — несдобровать нам обеим. В окно прыгала?

— Ну почему же — прыгала… Веревка есть.

— Где она?

— В палате.

— Идем, заберу. Не ровен час, обыщет кто, сразу поймут, что к чему. Олька, я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Знаю. На полицию все равно надежды нет.

— Это да. Валерка цел?

— Абсолютно. Пострадала только его самооценка и рухнула вера в человечество.

— Переживет. Он хороший мужик, Оль.

— Перестань. Это нечестно по отношению к нему.

— Пусть он сам это скажет.

— Думаю, теперь скажет.

Потому что он видел, что я сделала. Ни один мужчина, если он просто обычный человек, не способен смириться с тем, что женщина рядом с ним запросто убивает людей. И хотя я не делаю это запросто, но как раз по отношению к тем, кто пытается добыть мой скальп, пиетета не испытываю. Тут уж с чем есть, с тем и возьмите.

Охранники возле палаты делают вид, что на нас не смотрят. У Ларисы в руках поддон, накрытый белой тканью. Ничего подозрительного, тем более что Ларису все знают.

— Что, мальчишке плохо?

Охранник смотрит на меня сочувственно — видимо, даже его проняло то, что случилось.

— Температура поднялась… Вот, доктор сейчас уколет, глядишь, полегчает.

— Полегчает обязательно, и не сомневайтесь!

— Спасибо…

Теперь на куски его режь, но он будет стоять на своем: ночью из палаты никто не выходил дольше, чем на пять-десять минут. Может, и не понадобится нам это алиби, но пусть будет, есть оно не просит.

— Валера, от тебя я этого не ожидала, — Лариса прячет веревку на поддон, прикрывает белой тканью. — Как ты пошел на это?

— А у меня был выбор? Спасибо, Лариса, я уже думал, куда ее спрятать, но выходить не хотелось, а здесь места нет.

— Оно хоть стоило того?

— Думаю, стоило.

Конечно, стоило, ты увидел меня по-настоящему и понял, что лучше бы уехать в Лос-Анджелес. И сейчас я облегчу твое решение.

— Всем спать! — Лариса щупает лоб Дениса, который навис над ноутбуком, принесенным нами из квартиры, где мы оставили труп киллера. — Денька, завязывай, пора спать.

— Да, сейчас.

Вздохнув, Лариса выходит, а я пытаюсь лечь в кровать, но оказывается, эта задача мне не по плечу — в прямом смысле слова.

— Подожди, — Валерий подходит ко мне. — Я придержу тебя, а ты ложись на живот.

Он обхватывает меня за талию, и я наконец могу принять горизонтальное положение. Раны на спине болят так, что в глазах темно — словно огнем жжет, в голове звенит, и комната кружится, как карусель.

— Тебе нельзя было все это.

— Но пришлось. Валера, так карта легла. А так у нас есть какая-то фора во времени — пока контракт возьмет кто-то еще.

— Я понимаю.

— Валера, тебе нужно уезжать. У тебя работа, планы были, а здесь, сам видишь, опасно и неприятно. Так что я думаю, что ты сделал для нас все, что мог, и уж совсем ничего нам не должен, чтобы продолжать сидеть здесь, в то время как тебя ждет работа.

— Ты выгоняешь меня?

— Именно — выгоняю. Я не думаю, что ты должен подвергаться такой опасности. Ты и так понес из-за нас убытки, и нет никакой разумной причины оставаться с нами. Я хочу, чтобы ты уехал.

— Оль! Ну, не мели чушь!

Я поднимаю на него глаза — он смотрит на меня с какой-то щемящей нежностью, и взгляд его сочувствующий и понимающий, останавливает слова, которые были готовы слететь у меня с языка.

— Я люблю тебя, и я останусь с тобой. Пока ты не решишь свои проблемы, я буду помогать тебе, ну а потом — что ж, выгонишь — уйду. Но не сейчас.

— Валера, мне не нужны игры в благородство. То, что сегодня было, — это только цветочки, и, я думаю, дальше будут вещи и похуже. Не надо тебе все это видеть, и находиться рядом со мной сейчас опасно. Ты просто не знаешь, во что ввязываешься.

— Я был с тобой сегодня. Уже знаю. Все, дебаты завершаем, ложись спать. Дэн, выключай ноут, отбой. А завтра поговорим более предметно, наметим план действий и что-то предпримем. Хватит меня уговаривать, я тебе что, ребенок, не понимаю, что делаю?

— Думаю, до конца не понимаешь.

— Ничего, время у меня еще будет, чтобы понять.

— А может, и нет. И следующее, что ты увидишь — стол патологоанатома. — Меня всегда раздражала твердолобость некоторых людей, а уж этот гражданин наделен ею сполна. — Такое впечатление, что ты торопишься умереть.

— А ты?

— А я сама решу, что мне делать.

— А я, значит, не могу сам за себя решить? Оля, у тебя есть скверная привычка давить на людей и решать за них. Как будто все вокруг слабоумные, и только ты одна знаешь, как правильно поступать.

— Так оно и есть.

— Ну вы, ребята, даете… — Денька, все это время ошалело таращившийся на нас, взъерошил ладонью волосы. — Вы в своих отношениях, по-моему, запутались.

— День, не говори ерунды, — мне очень не нравится, что мой сын слышит все это. — Нет никаких отношений, что ты, в самом деле…

— А я считаю, что есть. — Валерий укладывается на слишком короткую для него кровать. — Просто ты отрицаешь из вредности, но отношения есть.

Черт подери, именно этого мне и хотелось бы избежать.

— Тот, кто был владельцем этого ноута, считал себя продвинутым юзером, но напрасно. — Денис продолжает щелкать клавишами трофейного ноутбука. — История удалялась, но на жестком диске все осталось, хотя его и чистили. В общем, картина маслом: владелец этого компьютера вел переписку с нескольких айпи-адресов, то есть можно отследить его передвижения. А также можно определить айпи-адрес того, с кем он вел переписку, хотя заходил его адресат с прокси, айпи динамический, и…

— День, я ни слова не поняла. Скажи мне по-человечески: мы можем узнать, откуда ему сбрасывались контракты?

— Я над этим работаю. Мам, мне домой надо, оборудование там, и мне Мэтт нужен, а он…

Денька умолк, закусив губу и нахмурившись. Да, пока не видно, что Матвей выздоравливает — хотя Семеныч и говорит о положительной динамике, но я ее не вижу. Мой ребенок испытывает страшную боль, ему плохо, и я никак, никак не могу помочь ему, вообще!