Женщина справа - Валентен Мюссо

– Я об этом слышал.

Я заметил, что тема цензуры возникала во всех наших разговорах с Хэтэуэем, когда речь заходила о приметах времени.

– Больше мы об этом не заговаривали. С того самого вечера нас соединяла безмолвная связь. Элизабет поняла, что ей нет необходимости просить меня сохранить ее тайну. Раз или два, воспользовавшись редкими моментами, когда мы были одни, я спросила, что у нее нового. Ее лицо тотчас же осветилось. Ей хотелось, чтобы съемки поскорее закончились и она вернулась в Санта-Барбару.

– Полагаю, полиция вас допрашивала.

– Через три-четыре дня после исчезновения на съемочную площадку приходили два инспектора. Они задали мне несколько вопросов, но все это длилось не больше пяти минут.

– Вы рассказывали им о разговоре на пляже?

– Нет, ни за что на свете я не выдала бы ее секрет! Если бы я была единственной, кто в курсе, я бы, может быть, и рассказала, но предпочла, чтобы этим распорядилась твоя бабушка. И потом я на полном серьезе была уверена, что однажды Элизабет вернется.

– Знаю, что этот вопрос очень тяжелый, но… что, по-вашему, могло произойти?

– Учитывая ее состояние в тот вечер, я сперва подумала, что она так и не преодолела своих страхов, что она находилась в таком сильном напряжении, что поехала к тебе в Санта-Барбару. Но очень скоро мы узнали, что это не так.

Я снова подумал о том, что Фред Робертс, ассистент режиссера, доверительно сообщил Хэтэуэю по телефону.

– Во время тех трех недель съемок вы почувствовали изменение в ее поведении?

– Ну, как тебе сказать… Приходя утром на студию, она обычно была очень напряженной. Только во время долгих сеансов нанесения грима она немного расслаблялась; иногда даже случалось, что мы смеялись как сумасшедшие. Харрис часто посылал подчиненных, чтобы шпионить за нами. Элизабет считала это очень смешным – думаю, все, что в нем бесило большинство людей, ее только забавляло. Но такие минуты были редкими. Когда приходило время идти на съемочную площадку, тревога снова охватывала Элизабет. По крайней мере, пока Харрис не произносил волшебное слово «начали!». В это мгновение в ней словно по волшебству что-то менялось. Она была потрясающей: Элизабет, которую мы только что видели, исчезала, оживал персонаж фильма. Если бы ты только мог ее видеть…

Мне так хотелось бы уверить ее, что я видел ее игру на пленке из черновых материалов, которую показывал Харрис, что я знаю, какой восхитительной актрисой она могла бы стать.

– А в последнюю пятницу перед исчезновением? В ее поведении вы не заметили ничего странного?

Лора поколебалась, как если бы вопрос приводил ее в смущение.

– Я ни в чем не уверена. Переделать историю задним числом так легко… Но потом я много раз думала об одной подробности.

– О чем?

– Кое-что странное произошло не в пятницу, а накануне. Элизабет должна была играть главную сцену – первое выяснение отношений супружеской пары. Харрис заснял столько дублей, что их уже не считали. День был невероятно тяжелым, вся группа находилась на пределе сил. После полудня прибыл курьер с огромным букетом для Элизабет – не знаю, почему и каким образом его вообще пропустили на студию. Ассистент распорядился отнести его в гримерку, уверенный, что она его увидит. Я это знаю потому, что тогда там находилась. Это были белые гвоздики, великолепные; вместе с букетом была визитная карточка. Когда Элизабет вернулась за своими вещами и прочла карточку, она внезапно побледнела, как если бы увидела… привидение. Никогда не забуду ее выражение лица. Почувствовав, что я смотрю на нее, она улыбнулась, чтобы дать мне понять, что все хорошо. К несчастью, мы там были не одни, и я не могла задать ни малейшего вопроса.

– Вы не знаете, кто мог быть отправителем?

– Ни малейшего понятия.

– Вы сказали: она будто увидела привидение. Значит, вы думаете, что речь идет о ком-то, кто снова появился в ее жизни?

– Это была всего лишь фигура речи. В то же время – да, я думаю, что это не был обычный обожатель, как она пыталась меня убедить, но она хорошо знала человека, приславшего гвоздики. Мне это стало ясно только после ее исчезновения, мне пришла на ум та сцена, и я поняла, что это было не просто так.

– Вы это не рассказывали инспекторам?

Лора нахмурилась.

– А что я могла им сказать? Что она получила самый обыкновенный букет цветов и что после десяти часов съемки у нее был недовольный вид? В любом случае допрос был очень коротким и не думаю, чтобы их очень интересовало, что я могу им сообщить.

– Извините меня, я не хотел вас упрекать.

– Я знаю, тебе не за что извиняться.

Может быть, я вел себя слишком резко, но Лора Гамильтон напрасно скрыла это происшествие: полиции следовало бы заняться поисками того, кто отправил букет, – если, конечно, предположить, что департамент полиции Лос-Анджелеса когда-нибудь действительно хотел отыскать этого человека.

– В пятницу вы потом виделись с моей матерью?

Лора утвердительно кивнула.

– В тот день Элизабет мало снималась. Она должна была появиться только в сцене, где бродит по пустому дому, ожидая своего мужа… то есть по фильму мужа Вивиан. Так как Харрис запланировал только общие планы, сеанс грима был быстрым. Харрис был в очень плохом настроении, без вдохновения, со вчерашнего дня его все раздражало. Он не представлял себе, каким образом за все это браться. Все время он только и делал, что устраивал разносы съемочной группе, утверждал, что все мешают ему собраться с мыслями. Все воображали себе, что, войдя на студию, Харрис уже держал в голове четкий план, но он был из тех, кто руководствуется интуицией, и чаще всего предпочитал импровизировать. Целые часы могло ничего не происходить. Учитывая царящее там напряжение, я почти не говорила с Элизабет. Об этом я потом жалела всю жизнь… потому что я не смогла объяснить странную сцену, которая разыгралась в гримерке. Днем, около трех, я приехала из Сан-Фернандо; так как Харрис, судя по всему, не решился на съемку ни общего, ни крупного плана, поправлять грим никому было не надо и во мне не нуждались. Твоя мать сидела на кушетке в центре декорации, вокруг нее суетилась куча рабочих съемочной площадки… Никогда не забуду это зрелище. Это был последний раз, когда я ее видела.

Последовало долгое молчание. Я легко представлял себе эту сцену: моя мать терпеливо ждет посреди суеты на съемочной площадке, с тем же отсутствующим видом, как на той фотографии.

– Пойдем со мной, – сказала наконец Лора, поднимаясь с места. – Мне хотелось бы что-то тебе показать.

Мы прошли в гостиную – кокетливо украшенную, но перегруженную старыми вещами, некоторые из которых, судя по всему, имели большую ценность. Я посмотрел на фотографии, расставленные посреди каминной полки. На одной из них – старой, черно-белой, был молодой мужчина на велосипеде.

– Это ваш муж?

– Нет, это мой брат Уоррен. Он умер… как и все, кто мне был дорог.