Незадолго до ностальгии - Владимир Очеретный

Материализация Вальтера Эго никак не стыковалась с прежним замыслом, и было б странно, если б было иначе. Их предстояло соединить, но как это сделать, Киш не представлял: они изначально не предназначались друг для друга. На этом сложности не заканчивались. Теперь, когда главное произошло, и он мог считать себя победителем среди пишущих о дефенестрации, эссе вдруг утратило для него свой вкус, как остывшая пицца. Он пытался разогреть себя до прежнего азарта, вспоминая свои состояния до поездки в Прагу — стремление превзойти других и мечты о связи времён, — но дровишки оказались так себе. Натужно завершая прежние мысли и добавляя кое-что новое, Киш сквозь шуршание пера о бумагу почти физически различал внутренний скрип, и даже любимая латынь внезапно стала забываться, так что то и дело приходилось лезть в словарь. Им то и дело овладевали сомнения, что его рассуждения сильно отдают отсебятиной, которая к подлинной науке не имеет никакого отношения, и после публикации научный мир разве что пожмёт плечами.

Он почти с завистью смотрел на Варвару: она то погружалась в глубокую задумчивость, то начинала яростно строчить, то убегала за каким-нибудь толстым томом, внимательно листала и, найдя нужную страницу, застывала над ней, как над лирическим стихотворением, а потом снова строчила. Иногда её лицо светилось таким спокойным, уверенным счастьем, что Киш чувствовал себя лишним и однажды, не выдержав, разыграл внезапный прилив страсти (впрочем, не так уж и разыграл), чтобы напомнить о себе, а потом страдал, что опустился до такого свинства. К его счастью, Варвара не заметила подлога и уверенно продолжила с того места, где остановилась. Её увлечённости хватало и на перманентное изобретение новых невероятных салатиков и фруктовых десертов, необычных горячих блюд, вкусных и, как она утверждала, очень полезных: Варвара стремилась поразить его своими кулинарными талантами, и это было очень трогательно. Но и стеснительно тоже — сейчас Киш не чувствовал себя достойным такой заботы. У него было удивительное чувство, что хотя они с Варварой пишут совершенно о разном, их труды составляют одно общее дело — он не мог сказать, какое именно, но отчётливо ощущал, что в этом деле он — никудышный сообщник…

— Мне не пишется, — пожаловался ему писатель Былинский, у которого Киш надеялся вызнать рецепт от творческого кризиса. — За две недели — всего три страницы и даже не хочется их перечитывать. Поневоле начинаешь подумывать: не пора ли класть перо? Допишу этот роман и… я начал новый роман, я тебе не говорил? Уже знаю его название — «Акция». Хотел назвать «Действие», но «Акция» лучше звучит. Я опишу в нём всё наше время! Уже есть сто страниц, но надо больше, надо четыреста, а у меня словно ступор какой-то…

Помимо пронзительного дара описания Валерий обладал хорошо развитой способностью погружаться в собственные проблемы до депрессивных глубин, и сейчас, судя по всему, был момент очередного погружения. Выглядывающий из-за плеча Валерия чёрно-бело-бородатый портрет Хемингуэя придавал проблеме ступора классическую весомость, но Киш был не в том настроении, чтобы держать чуткость наготове — берите и пользуйтесь. К тому же, ему почему-то казалось, что старина Хэм на его стороне — вон как недовольно морщится со стены! Словно призывает: «Скажи ему ты, Киш, — у меня просто нет слов!»

— Э-э! — недовольно протянул он. — Что значит «не пишется»? Это мне может не писаться — мне, понимаешь? Но ты-то профессионал! Ты когда-нибудь слыхал, чтобы строитель страдал: «Мне не строится»? Или чтобы археолог вздыхал: «Мне не копается»?

Его слова, по-видимому, угодили в болевую точку.

— Ты думаешь, это так просто? — взвился друг-писатель. — Взял и написал? Если бы это было так просто, как яму выкопать, я бы уже давно…

— Ну хорошо, хорошо, — Кишу сейчас было не до препираний. — Я понял: тебе не пишется. Но почему тебе не пишется, можешь сказать? Из-за чего это происходит?

— Нет энергии, — последовал исчерпывающий вздох.

— Какой ещё энергии?

— Жизненной, — хмуро пояснил Валерий. — Энергии жизни. В юности её полно, ты и сам не замечаешь, откуда что берётся, а с годами… Мы уже не юноши, ты заметил?.. Текст — это сгусток энергии, который передаётся во времени и пространстве. Есть тексты, которые можно писать задней левой ногой, но такие романы, как «Акция», требуют такой огромной энергии…

— Значит, по-твоему, текст — что-то вроде энергетического моста в пространстве и времени? — заинтересованно уточнил Киш. — И что делать, если нет энергии?

— Не знаю, — друг-писатель ещё раз вздохнул. — Думаю… ты только не смейся… может, сходить на приём к тенетерапевту? У тебя нет знакомого тенетерапевта? Говорят же, многим помогает! Хотя… какой смысл? Я и сам знаю, что мне нужно, только этого пока нет, — Валерий немного помялся и поведал о сокровенном: — Мне нужна женщина, которая бы меня вдохновляла…

— Ну нет, это ерунда! — Киш примерил ситуацию на себя и отмёл с порога: не хватало ещё, чтобы Варвара помогала ему с написанием эссе. — Это же твоё дело, а не её, верно?

— И что такого? А я считаю, это нормально, когда женщина вдохновляет мужчину на свершения! Когда в тебя верят, это придаёт целый океан энергии, ты можешь горы ворочать, ты…

— Согласен, согласен, — снова отступил Киш. — Только знаешь, чего я не пойму: если ты хочешь подстегнуть своё воображение, для чего тебе реальная женщина? Заведи себе воображаемую, назови её Муза — мне кажется, это имя подходит лучше всего — пусть она тебя и вдохновляет! Почему нет? Согласен, вариант неидеальный: создание воображаемой женщины требует дополнительной энергии, которой тебе и так не хватает. Но ты ведь и так тратишь энергию, мечтая о женщине, которая бы тебя вдохновляла. Так не лучше ли тратить её на ту, которая якобы уже есть, чем на ту, которая якобы только ещё будет?

— Это юмор такой? — Валерий посмотрел на Киша с печальной снисходительностью. — А ещё, небось, душевным человеком себя считаешь! Эх ты, душа!.. Душа, души, душе, душою, о душе! Не понимаешь что ли таких простых вещей? Вот возьмём слова — они же все условны, поэтому в мире так много языков, да? Но ты же не скажешь, что слова нереальны, если ими все пользуются, и без них никак? Каждый язык — реальное отражение реального мира, его реальная тень. Так и тут! Для создания текста, конечно, требуется воображение, но сам текст, когда его уже написали, начинает существовать в реальности — становится ре-аль-ным! Пока он варится в воображении, его ещё нет — мало ли у кого что варится. И для того, чтобы перевести его из воображения в реальность, нужна энергия — я тебе про это и толкую, что тут непонятного? А ты мне про какую-то воображаемую Музу — эх ты… С тобой остатки энергии растеряешь, а не то что…

— Это не юмор, — покачал головой Киш. — Знаешь, о чём я думаю: а что если тебе действительно выкопать яму? Уж в чём в чём, а в раскопках я кое-что соображаю. Сам посуди, ты говоришь: «Если бы текст был ямой, я бы уже давно выкопал!», но за этими словами нет никакого реального содержания! Для тебя эти слова — метафора и не более того. Мы же такие — ради красного словца чего только не брякнем! А может, нужно, чтобы это была не метафора, а кое-что посущественней? Может, тебе стоит подкрепить слова действиями — провести акцию по выкапыванию ямы? Болтать-то все горазды! Вот выкопаешь, и посмотрим, легче это, чем написать главу или нет. Вдруг именно такая раскопка и придаст тебе этой, как ты говоришь, энергии?