Волки белые - Олег Валецкий

Никто не безгрешен, и одно дело — когда человек стремится к чему-либо, допускает ошибки, признает их и раскаивается. Совсем другое, когда он этими ошибками еще и гордится. Общая политика в сербском обществе задавалась так, что наверх выбивались полуграмотные люди, говорящие часто, причем открыто, абсурдные вещи. Все это можно было терпеть, если бы это не повторялось с попугайской настойчивостью. Особенно раздражали словоизлияния о неблагодарности России по отношению к сербам, словно именно ради нее сербы ввязывались в многочисленные войны. Как будто не сербы из Боснии и Герцеговины в Первой мировой войне оказывались в составе австро-венгерской армии, как на фронте против России, так и против Сербии, тоже, якобы, предавшую сейчас Республику Сербскую.

История — дело сложное, и не стоит по политике верхов судить обо всем народе, но как раз такие взгляды доминировали в местном обществе. В конце концов, это было не нашей проблемой, и ущерб испытывали в первую очередь сами сербы. Попав в здешний хаос, мы себя чувствовали инородным телом на этой странной войне. Единственное, что придавало смысл — участие в боевых действиях, и лишь они поддерживали существование нашего отряда. Для всех нас тогда отряд был единственным смыслом жизни, и после войны это подтвердилось на деле, даже на политическом уровне. К сожалению, наши ребята этого до конца не понимали, да и не могли понять, и, утомленные неустроенной «бытовухой», в конечном итоге разочаровались во всей этой войне.

К июлю 1994 года состав нашего отряда обновился. Я к тому времени, встретившись с Леней на Украине, быстро добрался до Темишоары. Там поспал несколько часов в вагоне белградского поезда (где какой-то румынский контролер попытался содрать с нас десять немецких марок из-за курения в вагоне, но, услышав угрозы в свой адрес, быстро отбыл в поисках иных жертв), а утром мы попали в пограничный сербский город Вршац. Местная полиция встретила нас приветливо: увидев наши военные книжицы (билеты), один милиционер вывел нас из толпы «совковых фарцовщиков», ждавших досмотра вещей. Нас без очереди и без досмотра пропустили в Республику Сербскую. Прибыв автобусом в Белград, мы смогли даже устроиться в отель «Метрополь» (с одобрения вице-президента Республики Сербской Биляны Плавшич, которая, как и многие другие деятели РС, жила в этом весьма дорогом и престижном отеле). В Белграде, в русской православной церкви, мы познакомились с новыми добровольцами, посланными отцом Василием. Первый доброволец, якобы белорусский монах, в отряд так и не попал, так как решил вернуться домой. Двое других, члены монархической организации «Имперский орден — союз», в отряде задержались недолго. По-моему, они были слишком молоды и неопытны, поэтому послужили темой для новых анекдотов. Рассказывая о военной подготовке в своей организации, они упомянули о том, как в чистом поле строили редуты (вероятно, подразумевая траншеи) из земли и бревен, а на вопрос кого-то из наших, где же они в чистом поле взяли бревна, дали ответ «о совсем маленьких ёлочках». Но, в принципе, неприятностей они не доставляли, да и сами заявили, что прибыли на войну ненадолго, ради «разведки» для своего монархического отряда, впрочем, так и не прибывшего.

Куда более экзотичной фигурой оказался парень с Камчатки, решивший почему-то ехать к своей девушке в Перу через Югославию: за это его и прозвали «Перуанцем». Перуанец у нас тоже долго не задержался, но зато несколько дней провел в отряде специальной милиции «Кула». В этот отряд мы тогда хотели перейти все вместе, так как люди устали от неустроенности в чете Алексича, но из-за близких отношений между последним и командиром этого отряда, «Ченой», перехода не получилось.

В августе наша группа из Леонида, Дениса, Романа, «Тролля», Андрея, «Кренделя», «Барона» и «монархистов» побывала на очередном «положае». Показали себя ребята хорошо. Лёне, командовавшему этой группой, удалось сплотить их в одно целое. Такая группа в местных условиях являлась немалой силой, а наши ребята были тогда готовы пойти на любые боевые задания. Но отряд оказался в непонятном, подвешенном состоянии. Местному сербскому командованию, в том числе воеводе, ничего не стоило всего лишь объяснить необязательность нашего пребывания здесь. Вместо этого начались интриги, от которых нам стало предельно тошно. Парадоксально: нас со всех сторон называли «наемниками», а мы имели месячную зарплату в 50 динаров (то есть около 30 долларов вначале). По приезде я узнал, что главный источник доходов наших ребят — продажа электросчетчиков из пустых зданий на первой линии обороны Гырбовицы, а также нескольких десятков рулонов ковров «теписонов» (их вытащили из здания на берегу Миляцки, не только не занятого сербскими войсками, но и заминированного). Даже продуктами наш отряд обеспечивался плохо. Вдобавок куда-то пропало знамя нашего отряда, и это символически означило начало конца нашего 3-го РДО. Впрочем, помимо объективных причин, характерных для всего сербского войска, существовали и особые причины этого конца, также достаточно понятные.

Проистекало это из-за довольно специфического местного народного характера, склонного, с одной стороны, к эйфории и самонадеянности, а с другой — к потребительскому отношению, даже к тем, кто стремится им помочь. Подобные склонности весьма типичны, и не обращать на них внимания было просто невозможно. Элементарный пример: несколько тысяч человек жило на территории за линией фронта, шедшей через Еврейское кладбище от «Дебелого бырдо» до магистрального автопути, а за все время существования нашего отряда просто зашли к нам в гости и хоть чем-то помогли лишь несколько человек. Конечно, наш отряд был не подарком, пьянки и драки не были редкостью, но, с другой стороны, мы сыграли большую роль в обороне позиций в этом районе. Мусульманское командование, видимо, ценило нас больше, нежели сербское. После войны я узнал, что оно несколько раз откладывало нападения на эти «наши» позиции, чем сохранило немало жизней местных жителей. Последние же, очевидно, в своем большинстве этого либо не понимали, либо не ценили. Так что нет ничего удивительно, что воевода Алексич согласился на то, чтобы наш отряд был заменен добровольцами из Сербии и Черногории, а также местными добровольцами (из числа тех, кто, как правило, составлял ближайшее окружение Алексича). Никто из нас о подобных планах даже понятия не имел. Вопрос: почему все это не было сделано открыто? В конце концов, наш отряд готовы были принять и в других частях и подразделениях.

Уже по приезде я обнаружил, что Йово, с которым у меня были нормальные отношения, находился в большом конфликте с Леонидом. Этому конфликту был придан едва ли не межнациональный характер. Конечно, Леня был далеко не подарок и конфликтовал со многими ребятами нашего отряда, но непонятно, почему этот конфликт (формальная причина — невозвращенные Йово колеса с одной русской машины) не мог быть решен путем разговора. Было очевидно, что Йово действовал не самостоятельно, и в случае более масштабного конфликта могло бы появиться немало трупов. Конечно, серьезных столкновений между нами и добровольцами из Сербии не было, все обошлось несколькими словесными перепалками. Однако случались конфликты и иного плана. Однажды мы обнаружили ручную гранату, поставленную на растяжку в нашу машину, а в другой раз — несколько пулевых пробоин на лобовом стекле. Так как эта машина стояла у штаба роты, все подозрения были направлены в адрес четников (правда, и в адрес одного русского, находившегося в конфликте с владельцем машины). Однако никто ничего не говорил, и все осталось без последствий. Хотя некоторые наши ребята хотели перед своим отъездом поставить взрывчатку под машины нескольких местных сербских вождей. Мне же это казалось абсурдным, не хотелось прибавлять к боям с мусульманами и бои с сербами. Поэтому все ограничилось одной ручной гранатой, подброшенной мною для острастки рядом с домом, где спали добровольцы из Сербии.