Продано! Искусство и деньги - Пирошка Досси

Возможное решение этой загадки предложил лауреат премии Тернера 2005 года Джереми Деллер. Его лапидарный ответ на во прос, по каким признакам он определяет, что нечто является искусством, прозвучал так: по цене[270]. То, что не только форма и содержание художественного произведения, но, прежде всего, его цена высекает искру желания и будит жажду обладания, осознавал еще Рембрандт. Историк Филиппо Бальдинуччи сообщает, что Рембрандт аукционами подгонял цены на картины и рисунки, «чтобы повысить престиж сословия»[271]. Позже Фрэнсис Хаскелл обнаружил, что большие суммы денег, которые получали такие художники, как Бернини, выполняли аналогичную функцию: «Эти высокие цены, помимо того, что они делали приятнее жизнь художника, играли важную символическую роль. Они повышали статус его искусства в глазах окружающего мира»[272].

Художественному произведению присуща социальная функция, в значительной степени определяющая ценность его как товара. Оно делает очевидным статус его владельца. Художественные произведения обнаруживают глубокую связь с личностью и индивидуальностью хозяина. Они являются мерилом его богатства и вкуса, а также свидетельствуют о принадлежности к общественной элите. Как в свое время реликвии в богослужении, перец в специях, шелк в одежде или драгоценности в украшениях, искусство обладает способностью передавать комплексные социальные послания, призванные озвучить статус его владельца. Во всех обществах приобретение статусных символов – привилегия социальной элиты. Ведь статусный символ, доступный каждому, более таковым не является. То же относится и к произведениям искусства. Барьером становится трудность приобретения. Она может быть следствием редкости объекта, того, что знания, необходимые для приобретения, доступны не каждому. Или – и это самый строгий контроль доступа – большинству интересующихся объект просто недоступен по цене. То, что в доновейших обществах регулировалось законом и сословными правилами поведения, а в буржуазном – образованием и эрудицией, рыночная экономика регулирует через цену. Функция цены как статусного символа делает искусство дорогостоящим объектом вожделения, так сложилось в нашей культуре. Только благодаря своей высокой стоимости произведение искусства стало входным билетом на закрытое представление – знаком принадлежности к господствующему классу.

Искусство считается образцом престижного потребления. Американский философ, социолог и экономист Торстен Веблен (1857–1929) в своей книге «Теория праздного класса» ввел для этого понятие conspicuous consumption – демонстративное потребление. Он доказывал, что потребительское поведение социоэкономической элиты определяется ориентированным на деньги вкусовым каноном, вследствие чего качественная оценка изделия руковод ствуется его стоимостью. Эти изделия приносят пользу обладателю «в меньшей степени присущей им красотой, нежели почетом, которым сопровождается обладание ими или их потребление, либо позором, который они предотвращают». Так, многие собиратели искусства получают удовлетворение не от удовольствия созерцания картины, но от высокой цены, за нее заплаченной. Еще в конце XVIII века английский политэкономист Адам Смит в своем эссе об изобразительных искусствах отметил значение высокой стоимости для качественной оценки тех художественных произведений, которые обращены «не к благоразумию и мудрости, но к богатству и величию, к гордости и тщеславию». Так же, как «представление о высокой стоимости приукрашивает желанный предмет, представление о дешевизне заставляет потускнеть его блеск», – заключает автор[273]. Он напоминает о самшитах, спиленных ради пирамид и обелисков, которые только что были в моде у высших кругов и украшали обширные парки, а теперь отвергнуты за свою ненатуральность. По его мнению, истинная причина такой смены настроения заключалась в том, что «богатые и знатные не потерпели в своем саду украшения, доступного для зауряднейших из людей». Еще французский философ Жан-Жак Руссо установил, что цены на предметы роскоши ведут себя иначе, нежели на товары широкого потребления: их ценность зависит от того, насколько дорого они достались владельцу. Следующий отсюда парадокс, что растущие цены на предметы роскоши влекут за собой не понижение, а повышение спроса, называют эффектом Веблена. К товарам, высокие цены на которые только разжигают жажду обладания, относятся и произведения искусства.

Богачи богатеют, и предметы роскоши, когда-то закрепленные за денежной элитой, завоевывают массовый рынок. Причины на то самые разные. Наряду с тем фактом, что миллионеров становится все больше – в мире уже 8,3 миллиона состояний, насчитывающих более миллиона долларов, – меняется и модель потребления[274]. Наряду с избирательным сумасбродством, на счет которого можно отнести попеременные покупки дешевых и роскошных марок машин средним классом, это процентный прирост частичного и временного владения предметами роскоши. Сидящий за рулем Мазерати, возможно, арендует его только на выходные, носящий ремень Hermes в остальном может быть постоянным клиентом дешевого универмага H&M. Последствия такого изменения модели потребления одно значны: то, что доступно многим, роскошью более не является и лишается своей функции статусного удостоверения. Что же нынче покупает миллиардер для подтверждения своего статуса? Цена приличной квартиры в районе нью-йоркской Пятой авеню доходит до 20 миллионов долларов. Сверхбогатеи вроде россиянина Романа Абрамовича покупают себе футбольный клуб за 400 миллионов долларов. Произведение искусства тоже может стать истинным статусным символом, если позволяет его цена. По этой причине искусство всегда дороже, чем должно быть, утверждает знаменитый аукционист современного искусства Тобиас Майер из Sotheby’s[275].

Что касается современного искусства, здесь, вдобавок, играет свою роль неуверенность в качестве. Чем труднее ответить на вопрос о качестве, тем большее значение имеет цена. Качество имеет свою цену. Поэтому хорошее часто дорого. И когда не хватает объективных критериев качества, как в современном искусстве, отличительные признаки которого непрерывно подвергаются обновлению вследствие нарушения существующих критериев, у людей создается обманчивое впечатление, что дорогое и есть хорошее. Как это часто бывает, заблуждения приводят к действиям, создающим бесспорные факты. Цена влияет на репутацию, а репутация на цену. Так на затопленном деньгами художественном рынке можно наблюдать, что уверенность в качестве художника, чьи работы дают высокий доход, как данность поддерживается многими действующими лицами арт-системы. В то время как французский социолог Пьер Бурдье исходил из представления о перевернутости экономического мира искусств, где монетарный успех вызывает подозрения[276], на сегодняшнем рынке он более никакой угрозы художественной достоверности не представляет. Наоборот. Рыночный успех и художественная достоверность зависят друг от друга. И не впервые в истории художественного рынка экономические факты превращаются в оценку качества, которая иногда принимает форму неоспоримого предписания. Верят не искусству, а рынку. Вера изменила свой объект[277].