Лето сумрачных бабочек - Энн-Мари Конуэй

Я вела его после твоего рождения, делая записи каждый день в первый год твоей жизни. Честно говоря, это нелёгкое чтение, и я не предлагаю тебе заглянуть в него прямо сейчас, но он будет лежать здесь – если ты когда-нибудь захочешь побольше узнать об этих давних днях.

Я не сказала ей о том, что уже прочла одну ужасную запись из этого дневника.

– Что это? – спросила я, беря в руки письмо.

– Это от твоего папы. Оно пришло всего несколько недель назад, сразу после того, как я бросила работу. Я собиралась отдать письмо тебе, Бекки, но я знала, что должна сначала рассказать тебе о Розе-Мэй, а я, как ни жаль, не чувствовала в себе достаточно сил.

Я провела рукой по конверту. Он так и оставался запечатанным.

– Это мне? Папа написал его мне?

– Да, милая, это тебе. Я не читала его, я не знаю, что в нём.

Я посмотрела на маму:

– Стелла сказала, что мой папа был очень хорошим человеком. Она сказала, что он был добрым и заботился о животных.

Слёзы выкатились из маминых глаз и потекли по лицу.

– О да, это так, – выговорила она. – Он был замечательным человеком, единственным мужчиной, которого я когда-либо любила, но, когда теряешь ребёнка, это может сотворить с тобой ужасные вещи, Бекки.

Мы сели на кровать, обнявшись. Я больше не злилась на маму; я знала, что она делала всё, что могла.

– Знаешь, что я хотела бы сделать? – сказала я спустя некоторое время, чуть-чуть отодвинувшись. – Это может оказаться тяжело для тебя, но я хотела бы навестить могилу Розы-Мэй.

Мама достала из ящика своего прикроватного столика бумажный платок и вытерла глаза.

– Нет, я думаю, это будет хорошо и правильно, – ответила она. – Я должна была сделать это уже давно, а с тобой прийти туда будет легче.

Мы посетили кладбище позже в тот же день. Могила Розы-Мэй пряталась в тёмном, тенистом углу под раскидистым дубом. Она выглядела печальной, неухоженной, забытой. Мы принесли с собой садовые инструменты и красивые свежие цветы и подстригли траву. Мама рассказала мне о похоронах, на которые она не смогла пойти, потому что была слишком больна. Она призналась мне, что для неё это было одним из самых больших сожалений. В тот же день отец Хилл навестил её, чтобы постараться утешить. Он сказал, что теперь Роза-Мэй стала одним из ангелов господних и что, где бы она ни была, она поймёт, но маме всё равно казалось, что она снова подвела свою дочь.

– Ты поэтому не хотела пойти на крестины Альберта? – спросила я. Мама кивнула:

– Я не хотела снова увидеть отца Хилла. Я слишком боялась того, что он может мне сказать.

– А как насчёт миссис Уилсон? Она тогда уже жила в Оукбридже?

– Нет, Бекки, я же говорила тебе: я никогда не встречала миссис Уилсон до того, как она зашла к нам познакомиться.

– Но она всегда смотрит на меня так, как будто знает…

Мама опустилась на колени.

– Знает что?

– Ну, я не знаю… Ты бы видела её лицо – оно такое кислое!

– Ну, может, у неё и не самое дружелюбное выражение лица в мире, – с улыбкой согласилась мама, – но на твоём месте я не делала бы преждевременных выводов.

– Ты ни за что не догадаешься, что сказал Мак. Он сказал, что миссис Уилсон проводит сеансы экзорцизма. Ну, знаешь, как в фильмах ужасов, когда они приходят к людям домой, чтобы избавить от злых духов и всего такого!

Мамино лицо снова стало печальным. Она посмотрела на могилу Розы-Мэй и покачала головой:

– Здесь нет никаких злых духов, Бекки. Только долгожданный покой для замечательной, талантливой девочки, чья жизнь слишком рано оборвалась.

Я всё время ждала, что мама снова уйдёт в себя, замолчит, уляжется в постель, но этого, к счастью, не произошло. Следующие несколько дней она искала работу, обзванивала компании, рассылала своё резюме. Она готовила горячую еду, прибиралась в доме, а в конце недели мы посетили мою новую школу. Школа находилась на окраине Фарнсбери, недалеко от досугового центра. Мы ехали на автобусе, и я рассказывала маме о своих уроках плавания с Маком и о том, как я решительно настроена учиться. Я была уверена, что она рассердится, но она была полностью за моё дальнейшее обучение.

Она даже сказала, что, возможно, попробует тоже посещать курсы плавания.

Я не сразу вскрыла письмо от папы. Я так и не узнала, кто написал ту первую записку в начале лета, но сейчас у меня в руках было настоящее письмо от моего отца, и мне было страшно. Что, если там сказано что-нибудь ужасное, например, что он решил остаться в Австралии или что он возвращается но не хочет видеть меня? В конце концов, Стелла помогла мне решиться. Спустя несколько дней после случившегося она заехала повидать нас.

– Я так долго хотела отдать тебе это, – сказала она, протягивая мне старое фото. – Я нашла его засунутым в древний альбом, но твоя мама не хотела, чтобы я показывала его тебе – пока она не расскажет тебе про Розу-Мэй.

На снимке были папа и я перед входом в Сад Бабочек. Было трудно отчётливо разглядеть папино лицо, потому что он держал меня на руках и мы улыбались друг другу. Я была одета в розовый сарафанчик и розовый чепчик и крепко цеплялась за папу, мои пухлые детские ручки обвивали его шею.

– Это был день открытия Сада Бабочек, – пояснила Стелла. – Ровно год спустя после смерти Розы-Мэй, и открытие должно было стать торжественным событием в память о её жизни.

– А почему ты говоришь «должно было»? – спросила я, всё ещё глядя на фото. На себя на руках у папы.

– Он не смог справиться, – тихо сказала мама. – Там были все. Все наши друзья из деревни, друзья Розы-Мэй из школы, Стелла, Колин и Мак, Джексоны, отец Хилл. Они все пришли, чтобы отдать дань уважения её памяти, но у Бена случился странный срыв.

– Что произошло? Какой странный срыв?

– Ему показалось, что он видит Розу-Мэй в воде. Он прыгнул в озеро, чтобы попытаться спасти её, звал на помощь. Он даже позвонил в службу спасения. Мы не смогли уговорить его даже выйти на берег. Мы пытались успокоить его, делали всё возможное, но он был убеждён, что она там.

– Может быть, она и была там, – тихо произнесла я, но мама уже повернулась к Стелле, и они потерялись в прошлом, разговаривая про тот давний