Красная Армия против войск СС - Борис Соколов

Через противотанковый ров, пересекавший практически весь фронт наступления, имелся лишь один переход, по которому шла дорога на Прохоровку. Мост то ли не был взорван, то ли его уже успели восстановить. Ров находился в низине. От него в сторону Прохоровки шел склон шириной около 400 метров. Справа склон был ограничен дорогой на Прохоровку. За ней была заросшая железнодорожная насыпь, которую можно было считать неприступной для танков.

У насыпи линия фронта загибалась за противотанковый ров и дальше шла на восток до самой разграничительной линии между нами и соседями — 2-й танковой дивизией СС «Райх».

Батальон нашей мотопехоты захватил насыпь, а второй батальон занял позиции под прямым углом к ней над упомянутым склоном.

Наш левый фланг был открыт, и контакта со своими войсками с этой стороны (т. е. с частями 3-й дивизии СС «Тотенкопф». — Б. С.) не было. Я ехал по дороге вдоль насыпи, пока не добрался до КП командира батальона, оборудованного в переходе под насыпью. Командир как раз собирался допрашивать пленного русского лейтенанта. Лейтенант был очень похож на немца — высокий, светловолосый и голубоглазый. Он вел себя очень сдержанно и почти не отвечал на вопросы. Позже, получив несколько сигарет, он заявил: «Русский солдат — плохая кормежка и отличный боевой дух. Немецкий солдат — отличная кормежка и низкий боевой дух».

От мотопехотного командира я узнал не много. Он тоже получал доклады о шуме танков, но, кроме этого, больше ничего не слышал.

Унтер-офицера с мотоциклом я оставил на КП батальона, чтобы он мог быстро сообщить мне, если что-нибудь произойдет, и передать указания о дальнейших действиях.

К танкам, видневшимся внизу у противотанкового рва в нескольких сотнях метров, я вернулся пешком. Личный состав и техника боевой группы, состоявшей из дивизиона штурмовых орудий нашей дивизии и бронетранспортерного батальона Йохена Пайпера, были рассеяны по всему склону. Людей и техники на этом склоне, скрытом от глаз русских, было столько, что он, казалось, был усыпан всевозможной техникой и оружием. Все части наслаждались представившейся передышкой. Накануне атака на Прохоровку была отменена. Успех был волнующе близок, но 2-я дивизия СС справа и 3-я дивизия СС слева за нами не поспевали. Связи с ними у нас не было, а русские навалились на них большими силами.

В результате наши войска образовали клин, глубоко вдававшийся во вражескую территорию. Наш правый фланг был надежно прикрыт насыпью, а левый — на реке Псёл — был совершенно открыт.

Ввиду отсутствия контакта с соседями наступление на Прохоровку было невозможно. Соответственно, наши солдаты спали мертвым сном. Во всяком случае, семь дней самых тяжелых боев за всю кампанию в России остались позади.

Что же до меня, то я считал недосып главным лишением военного времени, намного худшим, чем голод, жажда, холод, дождь и сырость.

На пути назад я совершенно отчетливо понимал, что на фронте неспокойно. То тут то там гремела артиллерия. Над нами разносилось эхо пулеметных очередей, а в небе было полно самолетов».

Фон Риббентроп вернулся на позиции своей роты и сразу же получил кружку горячего кофе. Заряжающий его танка вскрыл ящик с пайками и протянул командиру кусок хлеба. Заместитель командира роты доложил, что 6-я рота готова к выступлению. Солдаты наслаждались утренней свежестью и прохладой. В это утро в роте было всего 6 боеспособных танков.

Ранее рота Риббентропа понесла тяжелые потери, прорывая вместе с батальоном Пайпера советскую противотанковую оборону.

Уже ведя своих людей в атаку на противотанковые позиции вместе с мотострелками Пайпера, фон Риббентроп получил от командира батальона другой приказ, отменяющий атаку. Однако командир роты не стал его выполнять. Развернуть машины сейчас значило предоставить Пайперу в одиночку штурмовать неприятельские позиции. Перед советской танковой армадой, признаки выдвижения которой были заметны уже с утра, бронетранспортеры Пайпера были бы обречены на уничтожение, так как их тонкая броня легко пробивалась огнем советских танковых пушек. О выдвижении советских танков Риббентроп в тот момент еще ничего не знал. Но он хорошо понимал, что без поддержки танков бронетранспортеры батальона Пайпера будут жертвой огня советских противотанковых орудий, которые в большом количестве располагались на позициях перед железнодорожной насыпью. Р. фон Риббентроп так описывал впоследствии свое душевное состояние: «Я понимал лишь одно — об этом не может быть и речи. Я принял участие в атаке, несмотря на доносившиеся по радио гневные возражения командира батальона.

Собрав роту после разрушения полосы противотанковой обороны и уничтожения последней противотанковой пушки, я получил от Пайпера высочайшую похвалу, которой я только удостаивался за всю войну. Он сказал мне: «Я с радостью принял бы вас и вашу роту в свой батальон!»

По возвращении в батальон мне удалось убедить разозленного командира в том, что прекратить атаку и оставить бронетранспортеры лицом к лицу с противотанковыми орудиями без поддержки танков было бы невозможно».

Но до объяснения со штурмбаннфюрером Мартином Гроссом, командиром 2-го танкового батальона, было еще далеко. Прихлебывая мелкими глотками горячий кофе, фон Риббентроп случайно повернулся в сторону линии фронта. Представшая перед ним картина сперва показалась ему галлюцинацией. В воздухе стояла сплошная лиловая стена дыма от дымовых шашек. Это значило: «Вражеские танки!» Этот сигнал был йиден вдоль всего гребня склона. Грозные лиловые знаки видны были и правее, у насыпи. Сразу стало ясно: за холмом, вдали от глаз тех, кто находился в долине, шла в наступление масса советских танков.

Фон Риббентроп бросил кружку и скомандовал: «Заводи! За мной!» Потом он обратился к своему заместителю Мальхову: «Мы пойдем вверх по склону развернутым строем. Ты со своим взводом пойдешь слева, я с остальными тремя танками — в центре и справа. Левый фланг чуть загни назад на случай, если нас обойдут. Выходим на склоне на полузакрытую позицию и с нее бьем по русским!»

Вновь обратимся к тексту воспоминаний фон Риббентропа:

«Втот же миг я заметил командира отделения управления роты, которого я оставил на КП пехотного батальона. Объятый огромным облаком пыли, он на полной скорости несся на мотоцикле вниз по склону, постоянно держа поднятый вверх кулак: «Выдвигайтесь немедленно!»

Рота тут же пришла в движение и рассредоточилась по склону, словно на учениях. Развертывание было проведено так четко, что мое сердце учащенно забилось. Осознание того, что я веду в бой этих молодых, но опытных солдат, окрыляло.

Достигнув гребня холма, мы увидели еще один невысокий гребень метрах в двухстах, на другой стороне небольшой низины, на котором, судя по всему, занимала позиции наша пехота.

По радио я приказал роте занять позиции на новом гребне и принять бой там. Низинка уходила влево, и, спускаясь по переднему скату, мы заметили первые русские Т-34. Они, судя по всему, пытались обойти нас слева.

Мы остановились на склоне и открыли огонь, подбив несколько вражеских машин. Несколько русских танков остались догорать. Для хорошего наводчика дистанция 800 метров была идеальной.