Красная Армия против войск СС - Борис Соколов

Танковые бригады советского 29-го танкового корпуса за первые два часа наступления прошли всего 1,5–2 км. Лишь 15 танков Т-34 1 — го батальона 32-й танковой бригады под командованием майора П.С.Иванова, прикрываясь лесопосадкой и дымом горящих советских танков, сумели проскочить позиции немецких штурмовых орудий на высотах 242,5 и 241,6 и ворваться в совхоз «Комсомолец». Отряд Иванова глубже всех подразделений 5-й гвардейской танковой армии вклинился в этот день в германскую оборону противника — на целых 5 км. Другие танки 32-й танковой бригады к 11.00 дня сумели преодолеть только 3 км от позиций, с которых они пошли в атаку, причем основная часть этого расстояния пришлась на нейтральную полосу между советскими и немецкими позициями. П. А.Ротмистров попытался бросить к совхозу «Комсомолец» свой резерв — две бригады 5-го гвардейского механизированного корпуса, но артиллерия лейбштандарта открыла мощный заградительный огонь, а затем по выдвигающимся бригадам нанесла удар авиация. Атака частей 5-го гвардейского механизированного корпуса захлебнулась, не начавшись. В результате прорвавшиеся в совхоз «Комсомолец» подразделения 32-й танковой бригады и 53-й мотострелковой бригады 29-го танкового корпуса были почти полностью уничтожены, а настоящий герой Прохоровского сражения майор П.С.Иванов сгорел в танке. От 25-й танковой бригады 29-го танкового корпуса уцелел лишь один танковый батальон, который отошел и занял оборону в полукилометре юго-восточнее хутора Сторожевое.

Удар советского 18-го танкового корпуса был столь же провальным, как и удар 29-го танкового корпуса. Он наносился встык левого фланга лейбштандарта и правого фланга «Тотенкопфа» в районе сел Богородицкое и Козловка, на берегу Псёла. Здесь 18-й танковый корпус могли встретить 30–40 танков танкового полка «Тотенкопфа» и батарея штурмовых орудий, но советские танки уклонились в сторону позиций лейбштандарта. 170-я танковая бригада 18-го танкового корпуса пыталась на большой скорости обойти слева совхоз «Октябрьский», но попала под огонь танков и штурмовых орудий лейбштандарта. 181-я танковая бригада 18-го танкового корпуса сумела добраться до первой линии немецкой обороны на высотах 231,3 и 241,6, где и была остановлена с большими потерями. Советское контрнаступление полностью провалилось.

В 13.00 остатки 32-й и 31-й танковых бригад 29-го танкового корпуса, 170-й и 181-й танковых бригад 18-го танкового корпуса при поддержке 42-й гвардейской стрелковой и 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизий сумели занять совхоз «Октябрьский», где их обстреляли и бомбили советские штурмовики. Еще более мощным оказался налет сотни немецких самолетов. В 14.30 дня 36-й гвардейский отдельный тяжелый танковый полк с 18 танками Мк-4 «Черчилль» попытался взять Андреевку и Вас ил ьевку у реки Псёл на стыке лейбштандарта и «Тотенкопфа», но потерпел неудачу. После полудня части «Тотенкопфа», смяв оборону 52-й гвардейской стрелковой дивизии 6-й гвардейской армии и 95-й гвардейской стрелковой дивизии 5-й гвардейской армии, заняли хутор Полежаев и высокий западный берег Псёла, с которого фланкирующим огнем простреливались боевые порядки 18-го танкового корпуса. Его 110-я и 181-я танковые бригады вынуждены были отступить.

Сам Хауссер о Прохоровском сражении в мемуарах отозвался довольно скупо. Он указал, только что «с самого начала было известно о наличии у советского командования сильного оперативного резерва в районе Воронежа. Часть этих войск была введена в бой. Корпус СС в ночь на 11 июля был приведен в боевую готовность для общего наступления на эти войска, в то время как дивизия «Мертвая голова» должна была захватить переправы через Псёл и обеспечить нам прикрытие. По этим исходным позициям 11 июля 3-я советская танковая армия нанесла контрудар (здесь у Хауссера произошла небольшая аберрация памяти. На самом деле контрудар наносила не 3-я танковая, а 5-я гвардейская танковая армия, и не 11 — го, а 12 июля. — Б. С.). В этот и в последующие дни западнее Прохоровки развернулось танковое сражение невиданного ранее масштаба. Прорыв противник осуществить не смог, множество его танков было уничтожено. Однако положение стало критическим, поскольку армейская группа «Кемпф» вынуждена была свои основные силы перебросить с левого фланга на правый, так что рядом с танковым корпусом СС образовалась большая брешь.

Успехи 9-й армии Моделя, наступавшего на Орловском направлении, были значительно скромнее; советское наступление на Орел поставило под большой вопрос задачу достижения Курска. Кроме того, казалось, обострилось положение на Миусском фронте. Поэтому Верховное командование приказало остановить наступление и перебросило корпус СС на Миус. Таким образом, оперативные цели не были достигнуты, но, по крайней мере, были связаны оперативные резервы противника. Были ли тем самым сорваны его планы — вопрос спорный, так же как и то, стоило ли задействовать и истощать наши резервы для этого наступления».

В сражении под Прохоровкой 12 июля наибольшие безвозвратные потери в бронетехнике понесла 6-я танковая рота лейбштандарта, на которую пришелся основной удар советской танковой армады. Этой ротой командовал сын рейхеминистра иностранных дел Рудольф фон Риббентроп. Утром 12 июля его разбудил связной: «Оберштурмфюрер, вам приказано прибыть к командиру!» Фон Риббентроп тут же вскочил. По пути в штаб батальона он успел заметить, что на фронте неспокойно. Услышав шум подъезжающего мотоцикла, из штабной машины — переоборудованной подвижной радиостанции — высунулся командир танкового батальона штурмбаннфюрер Гросс. «Слушайте, Риббентроп. Пехота докладывает, что русские подтягивают танки. Подробностей никаких. Установите связь с пехотой и будьте готовы по необходимости вступить в бой».

Об этом дне Риббентроп впоследствии вспоминал очень подробно. Наверное, этот день стал самым памятным днем его жизни. За подвиг, совершенный на Прохоровском поле, сын рейхсминистра был награжден Рыцарским крестом. Вот что Рудольф Риббентроп написал о 12 июля 1943 года:

«Судя по тону командира батальона, следовало ожидать, что развитие наступления, вылившегося в одно сплошное танковое сражение, и дальше будет приводить к танковым боям. Более того, он достаточно ясно на это указывал.

Сначала мне было немного не по себе от столь расплывчатого и необычного приказа, поскольку накануне вечером Гросс говорил, что моя рота будет оставлена в резерве. А теперь — это задание, так некстати прервавшее отдых, в котором мы очень нуждались.

Я вернулся в расположение роты на пассажирском сиденье мотоцикла и приказал экипажам прогреть двигатели танков и приготовиться к выдвижению. Орудия были расчехлены и приготовлены к бою. Потом я приказал штурмшарфюреру Гебауэру, ведавшему штабом роты, явиться ко мне на мотоцикле с коляской. Я собирался лично побывать на позициях пехоты, чтобы оценить ситуацию и иметь возможность при необходимости сразу же принять нужные меры.

Потери моей роты к этому дню были высоки. Из двадцати двух танков, с которыми мы начинали операцию 5 июля, вечером 11 июля в строю оставалось лишь семь. По счастью, не все потерянные танки были полностью уничтожены, и в роту постоянно возвращались отремонтированные Т-4.

Накануне мы преодолевали вырытый русскими противотанковый ров. Там позицию занимали две другие роты нашего батальона, а мы оставались в резерве.