Клятва амазонки - Александра фон Лоренц

— Я мужчин в этом смысле вообще понять не могу — как они спят сразу с несколькими женщина-ми? — спросила Данута.

— Просто любят они всех баб, а на самом деле — никого. Да и в океан этот страшный плывут из-за своей жадности.

— Ну, не совсем так, — возразила Данута, — и для семьи стараются тоже. Все вокруг: дома, кораб-ли, дороги построили эти мужчины. И гибнут они, и сражаются…

— И эти вот, — Милана показала на голубо-глазых светловолосых мальчиков, которые уплетали за обе щеки медовые пирожки с черникой, — если мы здесь остались бы, тоже викингами стали бы. Будут наложниц в плен брать, и через океан попрутся.

Отдохнув, беглянки двинулись дальше. До Сользунда добрались поздно, когда диск солнца уже коснулся дальних вершин. Внизу, в долине у самой воды расположились несколько больших домов, а у причала покачивался на волнах знакомый корабль.

— Не обманул швед, — с удовлетворением сказала Милана.

Женщины подождали, пока совсем стемнеет и пошли. На спуске, на горной речушке стояла водяная мельница. Данута стукнула в рассохшуюся дверь — она открылась, и на порог вышел старый мельник. Мужчина, наверное, любил хмельной мед — нос у него был красный.

— Вам кого, девицы? — удивился он.

— К тебе просьба, — сказала Данута, — кусок доски есть? Записку надо передать.

— Совсем с ума сошли, ломятся ночью в две-ри! — ворчал старик. Но все же притащил неболь-шую дощечку. Данута вытащила кинжал, который выковали в кузнице вместе с мечами, и выцарапала на доске несколько рун. Мельник с недоумением на-блюдал за ее действиями.

— Исгерда Эриксона знаешь?

— Того, который раньше на Византию ходил?

— Его.

— Знаю, конечно. Кто ж его не знает.

— Так вот, — Данута посмотрела прямо в ли-цо мельнику, — ты ему лошадей этих передай. Он тебе заплатит за труды. Да смотри, не продай их, все равно хозяин найдет.

— Мне чужого не надо, — с достоинством от-ветил мужчина, — будут лошади у него. А сказать что?

— Ничего не говори, — беглянка сунула ему в руки доску с рунами, — вот, передай письмо.

И молодая женщина исчезла в темноте. Боль-ше никого старик не видел. Кряхтя и что-то пригова-ривая про себя, он завел Нильхи и Фенна к себе на мельницу и поплотнее прикрыл дверь.

Шведский торговец нервно прохаживался по палубе.

— Может, передумали? — думал он, — хоть и опасное это дело, но мужчина уже привык к мысли, что станет хозяином того камня.

Женщины все не появлялись. В домах уже на-чали тушить очаги и ложиться спать. Люди в этих краях не засиживаются допоздна. Надо беречь дрова, да и что сидеть. Вставать надо рано, работы много, хватает на целый день. К вечеру все устают, не до си-дения у костра.

Но вот в темноте возникли две фигурки. Бес-шумно, как кошки, женщины скользнули на корабль. В руках у них хозяин судна заметил ребятишек.

— Э, мы так не договаривались!

— Вот тебе два камня, только довези нас. В Киеве еще заплатим, у Дануты отец боярин, за нее денег не пожалеет.

— Ну ладно, — ответил шкипер, рассматривая камни.

— Но помни, камень этот не простой, — Ми-лана указала на тот, что был крупнее, — если кому-то обманом достанется, — тому не жить.

— Ладно врать тебе.

Милана засмеялась так холодно, что все со-мнения у торговца вмиг испарились.

— Данута, расскажи, какая участь постигла того грека.

— Да, его давно уже рыбы растаскали, — под-твердила Данута.

— Нечего меня пугать, — недовольно ответил мужчина, — будете вы в своем Киеве, никто вас об-манывать не собирается.

Рано утром, как только в тумане стали появ-ляться очертания берегов, торговое судно шведов уже отвязалось от причала, и мерно взмахивающие весла вывели его на середину фьорда.

Тромсель, небольшой торговый городок, встретил двух всадников хмурой ненастной погодой. По разбитым тяжелыми телегами улочкам сновали люди по своим делам. Кухарки несли корзины со вся-кой снедью, прохаживались богатые бездельники, спешил на работу рабочий люд. Дом кожевенника братья знали уже давно. Это был сложенный из гру-бых валунов, обмазанных глиной одноэтажный особ-няк. По его покатой черепичной крышей располага-лась и мастерская, где выделывали кожи. Дождь еще не начался, но вот-вот грозил промочить все вокруг.

Исгерд стукнул в большим железным кольцом по дубовой двери, и за ней послышались тяжелые шаги. Хозяин сразу узнал братьев и повел показывать свои изделия. Мужчина раскладывал на широком сто-ле цветные кожи причудливой формы, поглаживал их, тряс, старался показать все достоинства своего товара. Начался торг.

— Ты почем седла продаешь? — кричал хозя-ин кожи, — вспомни, а еще цену хочешь уменьшить. На моем материале столько зарабатываешь!

— Да не на твоей коже я заработаю, а на труде своих мастериц, — отвечал Торкель.

— Без нашей мастерской твоя дорогая кожа не особенно кому и нужна в Олесунфьорде, — под-держивал его Исгерд.

Кожевенник уступил, хотя не намного. Но братья, забрав кожу, были довольны. На седла заказ-чики уже есть. Неделя — и денежки в кармане.

— У меня есть предложение, — сказал Исгерд, выходя из дома кожевенника, — давай купим подарки нашим рабыням.

— Я тоже об этом подумал, — поддержал его брат, — а то в последнее время замечаю, что Мила что-то дуется. Уже неделю спит одна. От них, конеч-но, много пользы для нас, надо хоть чем-то порадо-вать.

Мужчины зашли на рынок, где можно было увидеть много разных вещичек, столь любимых жен-щинами. Наконец они набрели на торговца, у которо-го были всяческие гребни, заколки, зеркальца, словом, всякая женская ерунда.

— И ты говоришь, что этот гребень стоит та-ких денег? — с возмущением говорил торговцу Ис-герд, — да я сам был в Константинополе и видел, ка-кие там цены.

— Ну, так иди туда и купи, — невозмутимо отвечал торговец.

— Я понимаю — в пять раз дороже, но в два-дцать! — обозлился в свою очередь Торкель, который тоже приглядел для Миланы красивую серебряную фибулу в форме сердца.

Владелец заморского товара был неумолим, и пришлось викингам заплатить ту сумму, которую он назначил с самого начала. Потом, пройдясь по рынку, Исгерд присмотрел красные сапожки для своей Дану-ты, а Торкель, в свою очередь — красивую шерстя-ную ткань, привезенную из Нормандии.

— Как ты думаешь, — спросил Торкель у своего брата, — почему Милана вдруг так ко мне ох-ладела?

— Ну, причин может быть несколько, — рас-судительно отозвался Исгерд, — может, обидел чем…

— Да что ты, — возмутился Торкель, — я ведь все для нее делаю. И милую, и целую, вот подарки дарю, — мужчина многозначительно потряс своей сумкой, — тут что-то другое.