Князь. Последняя битва - Александр Прозоров

— Поищи берендейки с зарядами, — тут же приказал ему Андрей. — А лучше узнай, где они порох и свинец получают, и мне припас хотя бы на полусотню выстрелов принеси.

— Сделаю, княже, — кивнул дядька и потрусил вдоль стены, крутя головой.

Пока холоп вернулся с тремя берендейками, думный дьяк успел сделать в сторону сапы три выстрела и минимум один раз в кого-то попал — тень внутри резко дернулась и надолго исчезла.

— Много побитых сегодня, — с грустью признал Пахом, складывая добычу к его ногам. — И пищалей бесхозных изрядно. Я две отставил, сейчас принесу. Опосля к сотнику ихнему за порохом и пулями готовыми схожу. Не к добру все это, княже. Как бы оставить город не пришлось.

— Как бы не пришлось… — эхом отозвался князь, снова выглядывая наружу.

На этот раз найти достойную цель для своей пули он не успел: от точно вошедшего в бойницу ядра верх сапы вздыбился, брызнул в стороны ошметками тел и опал снова, захоранивая убитых. Но даже это зрелище Андрея ничуть не успокоило. Сегодня впервые за время осады защитники города понесли ощутимо большие потери, нежели осаждающие. Паренек, что не докладывал порох при выстреле, за своею пищалью тоже так за весь день и не пришел.

Вечером, когда канонада наконец затихла, руководители разных участков обороны собрались в воеводских палатах на совет. Андрей, который до сего часа общался лишь с князем Волынским, впервые увидел воевод Телятевского, Щербатого, Ракова и Ржевского, фамилия которого показалась Звереву подозрительно знакомой.

— Сказывайте, други, — кратко предложил воевода.

— Три десятка людей хороших потерял сегодня, — первым ответил князь Василий Телятевский. — Застрелены, когда стену занявшуюся водой заливали.

— У меня осьмнадцать душ сгинуло, — добавил князь Дмитрий Щербатый, — да увечных два десятка.

— Я запретил стрельцам наружу лазать, — хмуро сообщил дьяк Лука Раков. — Коли стрелять обучены, пусть стреляют, пожарников охраняя. На стены токмо охотников из горожан дозволил выпускать. Их и потерял ровным счетом два десятка и трех увечных.

Дьяк Михаил Ржевский промолчал. Видимо, его участку стены сегодня повезло.

— Это верно, — кивнул воевода. — Стрельцов беречь надобно. Ведро воды плеснуть каждый может, с зельем же огненным управляться навык немалый нужен. Пусть стрельцы пищалями занимаются. Да упредите всех крепко, дабы заряды закладывали полностью, пороха мимо не просыпая! Ибо сказывают иные сотники, ратники, отдачи опасаясь, недосыпают пороху при выстреле, отчего пули летят слабо и недалеко. Но сие не самое важное, ради чего я вас всех здесь собрал. Сегодня в город вестник из-за реки перебрался с письмом от князей Шеина Бориса и Шереметева Федора. Указ они получили от государя с ратью к нам в помощь идти. А также послана к нам пушка «Свиток» силы невиданной. Ее недавно выгрузили в Опочке и ныне она на пути к Полоцку, сегодня должна миновать Себеж.

— Это славно! Весть добрая! — повеселели воеводы.

— Нам бы еще неделю продержаться, други. Там силы прибудет, отгоним погань басурманскую обратно в польские земли! Во славу Господа нашего, Иисуса Христа.

— Не посрамим имени русского, — перекрестились воеводы. — Не отдадим город схизматикам и басурманам на поругание!

Служивые люди разошлись, торопясь донести до людей радостное известие. Андрей дождался, пока закроется дверь, и спросил:

— Князь Шеин отписал, сколько у него сил?

— Он отписал, пушка новая столь совершенна, что стреляет далее, нежели на версту, — уклончиво ответил воевода.

— Я угадаю, — предложил думный дьяк. — Верно, у него татары или казаки?

— Казаки, — признал воевода. — Как ты догадался?

— Иоанн признал зимой, что нет у него свободных сил. Каждый человек, службе годный, при своем месте стоит. Исполчить остальные земли столь быстро государь тоже не мог. А вот с татарами и казаками у государя никаких сложностей. Черный мор мимо них прошел. Этих воинов на Руси в достатке.

— Государь мудр. Он придумает, как нас спасти.

— Наше дело не спасаться, княже, — покачал головой Андрей. — Наше дело ляхов истреблять. Всех наемников баториевых. Османских, немецких, польских. Чем меньше их в живых останется, тем легче земле русской, тем меньше бед она переживет. Мы должны их просто убивать. Убивать, пока достанет сил.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я, Андрей Васильевич? — ласково поинтересовался воевода.

— Война будет долгой и трудной, княже. Победа достанется большим трудом и немалой кровью.

— Ты что-то не договариваешь, друг мой, — наклонился к Андрею князь Волынский. — Почему?

— А почему ты не сказал, что государь дал воеводам Шеину и Шереметеву под руку казаков, а не стрелецкие полки и детей боярских?

— Разве это имеет значение?

Но оба князя знали, что эта деталь важна, как никакая другая. И оказались правы. Многочисленные казачьи сотни, направленные князем Шейным на выручку Полоцка — испугались вступить в бой с закаленными в бесконечных войнах немецкими наемниками и безумной в своей храбрости османской конницей, пусть и набранной в окраинной Венгрии. И потому казаки, не дойдя до Полоцка — просто свернули на юг и по польской стороне мимо Смоленска ушли на Дон.

Очередной рассвет оглушил окрестности новой канонадой. Каленые ядра одно за другим впивались в дубовые башни стены города, то тут, то там вызывая возгорания — однако отважные полоцкие охотники, не жалея жизни, каждый раз спускались к дымящим местам и под пулями заливали их водой. Стрельцы, которым запретили участвовать в этом, приноровились собираться по несколько десятков над опасным местом и непрерывным огнем пищалей отпугивали аркебузиров, мешая тем целиться. Пушки в башнях тоже переносили свой огонь на сапы, опасные для пожарников. Общими усилиями потери удалось снизить, но все равно к вечеру в городе стало на четыре десятка убитых больше. Раненых думный дьяк, впервые вмешавшись в воеводские дела, указал сразу увозить за Двину и отправлять в Невель и Остров.

— Еще дней десять, и некому будет тушить пожары, — вечером признал князь Волынский. — У нас просто не хватит людей, чтобы носить на стены воду.

Андрей не ответил, но поздней ночью думного дьяка Разрядного приказа, князя Сакульского, можно было увидеть в траве на берегу Даугавы, у самой воды. Знатный боярин охотился на лягушек. Выудив из ряски и тины несколько жаб, ученик чародея долго кувыркал их в воде, старательно нашептывая ночной заговор: «Слюна в землю, дождь на землю. Жабьим языком накликаю, слюной вызываю. Затянись, заволокись, тучей заклубись, дождем изойдись…»

Было это совпадение или нет, но на рассвете Полоцк плотно обложило тучами, в воздухе повисла нудная и противная холодная морось. Не то чтобы такой дождь смог бы затушить возникший где-то огонь — но во влажном воздухе древесина стремительно намокала, и теперь от раскаленных ядер сперва начинала заниматься изнутри, а потом быстро затухала сама собой, испуская из пробоин плотные облака пара. Да и стрелять в такую погоду было куда сложнее, нежели под проливным дождем. От дождя можно прикрыться — но морось буквально пропитывала воздух, находясь везде и всюду. Порох впитывал влагу, как губка — и, увлажняясь, отказывался вспыхивать. Он шипел, чадил, пыхал мелкими толчками — но стрелять не хотел.