Каратель - Роман Феликсович Путилов

не вселиться — было полнейшим безумием. С парнями на всякий случай попрощался, у Пахома выпросил хороший складной нож с хорошим лезвием — оставаться совсем без оружия, даже в больничной палате, но, в данной местности, было сыкотно. В палате, кроме меня лежали два человека — пенсионер Михаил Демьянович, живущий в этих местах с пятидесятых годов, и молодой, лет восемнадцати на вид, пацан — Денис.

Слава Вицке, ругаясь, зацепил рюкзак к металлической стойке больничной кровати наручниками. Надеюсь, что эта конструкция позволит мне уберечь свое имущество. Мы обнялись на прощание, и мой товарищ побежал вниз, где уже несколько раз тоненько вякал нетерпеливый звуковой сигнал тарахтящего «Урала». Вот и все, я остался один, почти один.

— Ну что герой? Как настроение? — анестезиолог излучал оптимизм, его старательную улыбку не могла скрыть даже плотная марлевая маска: — Готов?

Я криво улыбнулся и кивнул головой. Где-то там, в ногах, операционная сестра, чьи большие глаза, обрамленные маской и глухой косынкой, выглядели особенно сексуально, возилась с ремнями, которыми, осмотрительные доктора привязали «героя» к столу.

— Ну тогда — доктор накинул мне на лицо маску: — дыши и считай до десяти…

В поле зрение показалось лицо сестры с большими глазами, которые в свете операционной, казались огромными и, почему— то, фиолетовыми и очень грустными. Я успел подумать: «Интересно, если с нее снять маску, она под ней красивая?», честно досчитал до трех у куда-то полетел.

Пробуждение было внезапным. Кто-то потряс меня за плечо, сказал, что пор просыпаться, и, пока я выныривал из черного омута медикаментозного сна, ушел. Я продрал глаза и огляделся. Палата и кровать была моя. Первым делом я, как можно незаметнее, сунул руку вниз и нащупал горловину рюкзака, вроде бы все было на месте. Потом потянулся к колену, но не нашел его. Под одеялом, полностью скрывая мою левую ногу от середины бедра, красовалась огромная, заляпанная зеленкой, с торчащими обрывками бинтов, страшная и корявая хрень, как мне позднее сказали, имеющая гордое имя «лангет». Все-таки хорошо, что в будущем врачей обяжут информировать больных о предстоящем лечении в полном объеме. Меня, в полном объеме, никто не информировал, и я не ожидал, что после операции большую часть ноги будет покрывать тяжелая гипсовая броня. Через полчаса я понял, что тяжелый гипс на ноге не является моей самой большой проблемой. Потому, что через несколько часов, ко мне пришла боль. Боль от раздолбанного и вычищенного от воспаленного содержимого колена, боль от зашитых мышц. Боль была моим постоянным спутником несколько дней, а дважды в день, особенно по утрам, когда я забывался в полусне, к этой боли прибавлялось ощущение кирпича в заднице, сопровождающее ударные дозы антибиотиков, вкалываемые в мои измученные ягодичные мышцы. Люди, лечившиеся в кожно-венерологическом диспансере от разного развратного, с дрожью в голосе рассказывали, что злые врачи, в качестве мести за половую распущенность, специально кололи их смесью особенно болезненных антибиотиков, и делились ощущениями, в точь-точь, совпадающими с теми, что испытывал сейчас и я. Их то ладно, было за что, но меня то, за что, сейчас наказывают?

Слава пришел на следующий день:

— Ну, все, Паша, мы после завтра улетаем? Тебе с нами никак? Если надо, то мы носилки достанем…

— Нет, Слав, у меня как-то дела не очень, поэтому не надо. Всем спасибо за все, поклон от меня передай.

— Пахом договорился, что через десять дней тебя возьмут на самолет, который вывозит парней из Шахтерска домой. Тебя с собакой заберут, надо только на аэродром к двум часам приехать.

Я искренне обрадовался. Шахтерск был ближайшим к Городу областным центром. В прошлой жизни я катался туда и обратно по два раза в неделю, и добраться до дома для мен было делом не сложным.

— Вот за это особенное спасибо, надеюсь, что за десять дней меня на ноги поставят. Только, Слав — я откинул в сторону простынь и щелкнул пальцем по краю гипса: — мне это сказали можно снять только через месяц. Мне костыли нужны, чтобы отсюда свалить. Попробуешь достать?

Костыли мне принесли на следующий день, старые, с намотанной в нескольких местах синей и черной изоляционной лентой и неаккуратно соскобленным инвентарным номером, но в любом случае, это они были мои, на них никто не покушался.

— Тут о тебе Наташа спрашивала, вчера встретил. Я ей сказал, где ты лежишь. Ничего? — спросил сержант Вицке, окончательно прощаясь со мной

— Сказал да сказал, наверное, ничего — парни уезжали следующим утром, мне невыносимо хотелось хоть на одной ноге ускакать из этой больницы, Улуса в частности и Республики в общем, но на перевязке доктор копался в моей ране с очень озабоченным лицом, ответив на мой молчаливый вопрос, что динамика незначительная в лучшую сторону есть, по пока рано об этом говорить.

От боли меня периодически отвлекал старший из соседей по палате. Дед лежал после операции по поводу прободения язвы, а Денис усиленно пытался откосить от армии, методично орошая мочой свой матрас каждую ночь. Деда Миша развлекал меня ежедневными побасенками, как он, молодым, лихим шофером, объездил всю республику, перевозя бригаду врачей, лечивших местных аратов от букета хронических заболеваний — от чумы до повального бытового сифилиса. Денис же с нами не общался. Сдав утром вонючее постельное белье матерящей его сестре— хозяйке, парень, с непроницаемым лицом, стелил новое и убывал до отбоя в неизвестном направлении.

Следующий день был черным. Чуда не случилось. Автобус с ребятами уехал, а я остался, поэтому веселую Наташу, пришедшую в сопровождении замотанной в полотенце кастрюльки, где лежали теплые пара котлет и, желтое от масла и молока, пышное картофельное пюре, я встретил не совсем любезно. Но Наташа, не обращая внимание на такие мелочи, села на ободранный стул рядом с моей кроватью и стала болтать о каких-то пустяках, рассказывая о людях, которых я даже не знал. Через несколько минут я потерял нить разговора, правда не забывая периодически кивать, одобрительно угукать.

— Прости, Наташа, что ты сейчас сказала?

— Я говорю, что в августе приеду в Город…

— Зачем ты приедешь в Город?

— К тебе… Ты же сказал, что не против…

— Наташ, меня в день вливают литр всякой дряни, и у меня голова порой плохо на слух информацию воспринимает. Давай, ты еще раз повторишь, что ты про приезд говорила…

— Я говорю, что приеду к тебе в августе, а