Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-ой мировой войне - Виктор Устинов

Земский союз продолжал работать и свою главную роль видел в том, чтобы оказывать помощь армии в выполнении ею ее великого ратного подвига. Князь Львов однажды воскликнул: «Страшно подумать, что было бы, если бы не было земства»[312].

Правительство пошло по пути запрещения проведения съездов всех партий и движений, и борьба с царской властью стала носить нелегальный характер со стороны знати, буржуазии и интеллигенции. «Страна едина, — заявляли земцы, — едина в земских силах, едина в народном представительстве». Но вне страны стоит власть, которая «делает все, чтобы только не вести страну к победе, но мешать достигнуть этой победы».[313]

Если русское правительство боролось с земством запретительными мерами и всячески противодействовало его патриотическим инициативам, то германское правительство грозило ему карами. В разбрасываемых над русской территорией листовках немецкие каратели обещали «подвергнуть повешению всех представителей Всероссийского Земского Союза, ибо союз этот, по их заявлению, снабжает армию боевыми припасами»[314].

После отъезда царя в Ставку стала стремительно возрастать роль Распутина, и он становился главным распорядителем государственных должностей в империи. Через общение со «старцем» и по его просьбе министерство императорского двора, которое в отсутствие Фредерикса возглавлял граф Бенкендорф, назначало на должности министров, руководителей департаментов и на другие высокие государственные должности людей, лично отобранных Распутиным в своей компании, никогда не оставлявшей его в одиночестве.

Распутину и кандидатам на высокие посты сановниками царского двора внушалась мысль находиться вместе в обществе и на людях, в увеселительных заведениях и ресторанах, чтобы их видели чаще и больше широкие круги петербургской общественности и интеллигенции, потому что результатом этой очередной партитуры было назначение примелькнувшегося «старцу» чиновника министром или руководителем департамента. Председатель правительства Штюрмер, министры Маклаков, Щегловитов, Хвостов, Протопопов, Добровольский и другие чиновники до своего назначения на эти высокие посты много часов отстояли в качестве «друга» и «прислуги старца» в фешенебельных салонах и ресторанах столицы, нередко осмеливаясь перед посетителями этих заведений на непристойные выходки, чтобы на них больше обратили внимания и говорили в обществе. Затем следовало нужное для интересов двора выдвижение чиновника на высокий пост министра, сделанное по просьбе «старца», и прусское окружение оказывалось непричастным к этим непристойным назначениям. Записки Распутина, с неровным, корявым и безграмотным почерком, в которых он просил и распоряжался назначением высших должностных лиц в империи, услужливо разносили по Петербургу чиновники двора, и они же готовили соответствующие рескрипты царя, утверждавшие просьбы «старца». «Табе», «Прынцу», «Штюшке», «Прошке» — значило обращение Распутина к принцу Ольденбургскому, председателю правительства Штюрмеру, министру внутренних дел Протопопову назначить того или иного его нового друга на высокую должность. В правительственных учреждениях, читая эти записки, министры и чиновники смеялись и злословили, но не перечили, зная, что за всем эти спектаклем стоит могучая рука царской администрации.

На высокие государственные посты устремились люди, которые сами нуждались в контроле со стороны власти и общества, так как они легко переступали закон и имели пороки, не совместимые с порядочностью и честью. Это стало возможным только в силу огромного влияния Распутина на императрицу Александру Федоровну, которая после отъезда царя в Ставку, по взаимной договоренности, взяла бразды правления империей в свои руки. Это была видимость ее управления, а на самом деле ею управляла немецкая партия. Не имея опыта и не зная людей, она полностью доверилась своему фавориту Распутину, который в государственных делах был такой же неуч и невежда, как и его венценосная пассия. К Распутину, завладевшему телом и духом императрицы, сразу потянулись люди его принципов и взглядов, прежде всего князья по званию и проходимцы по призванию Мещерский, Андроников, Белосельский-Белоцерковский, темные личности из полиции Белецкий и Манусевич-Мануйлов, финансовые нувориши Манус и Рубинштейн. Все эти люди вместе и порознь протежировали у Распутина своих ставленников в верхние эшелоны власти, преследуя не государственные, а своекорыстные интересы, не совместимые с заботой о процветании империи. Князья Мещерский и Андроников были близкие к императору лица, но царь был так обособлен, что путь к нему был короче через «старца» и императрицу.

Первым министром, назначенным по рекомендации Распутина, был Саблер, из прусского окружения царя, «не то шутник, не то — искатель приключений»[315]. Ему нельзя было доверять приход, а назначили обер-прокурором Святейшего Синода, и при нем «Святейший Синод главным образом занимался наградными и бракоразводными процессами»[316].

Обер-прокурор Синода и митрополиты, подобранные Распутиным[317], не владели способами врачевания душ, и этой задачей занялись сотни и тысячи католических, протестантских и баптистских организаций, ринувшихся на бескрайние российские просторы, отбирая верующих у православной церкви и внося духовную смуту в жизнь русского народа. Отходили от православной церкви прежде всего молодые люди в западных губерниях России, в их быт внедрялись вольность нравов и пороки, где раньше были крепки устои русской старины. Последствия распутинского влияния на русскую церковь трудно переоценить, но оно было не менее вредным, чем на царскую семью. Дух атеизма был порожден в народных глубинах самой церковью, не справившейся с задачами духовного воспитания масс, где нравственный пример священнослужителей для верующих — важнее религиозных догм и правил.

За два года до назначения премьером Горемыкина князем Мещерским, при содействии Распутина, министром внутренних дел России был назначен Николай Маклаков, о ком в петербургских светских кругах говорили с усмешкой и нескрываемой иронией. За крайне правыми взглядами у молодого министра просматривалась полная некомпетентность в порученном ему деле и отсутствие каких-либо государственных способностей, сближавших его в этом отношении с царем. Министр внутренних дел определял внутреннюю политику империи, и назначение на этот пост Маклакова, которого родной брат назвал «государственным младенцем»[318], лишь отображало стремление прусского двора видеть во власти ничтожных людей.