Власов: восхождение на эшафот - Богдан Сушинский

– …в результате которого врага следует отбросить за Волоколамск и Солнечногорск, а затем теснить и теснить, загоняя в заснеженные подмосковные леса.

– Мне пока трудно судить о состоянии вверенных мне дивизий, однако дня через три я уже готов буду…

– Пятнадцать танков – вот все, что ты сможешь получить у меня, Власов, – вновь резко перебил его Сталин, поднимаясь и давая понять, что беседа завершена. – Можешь считать, что это последний резерв, который способна дать тебе Москва. Больше дать не сможет никто, даже товарищ Сталин. И через неделю армия должна быть готова к прорыву.

Приняв душ, Хейди вновь вернулась в постель и вытянулась во весь свой росточек рядом с покоренным ею гигантом. На какое-то время она затихла, затем повернулась лицом к Власову, хотела что-то сказать, но вместо слов генерал вновь услышал легкий, романтический вздох.

– Вы что-то хотите мне сказать, Хейди, но не решаетесь. Какую мысль вы казните своим молчанием?

– Неплохо сказано: «Какую мысль вы казните своим молчанием?» Никогда не пробовали писать что-либо, кроме армейских донесений?

– Никогда. Какое там писать? Всю жизнь – в стремени, да на рыс-сях.

– Еще одно ваше упущение. Такой полководец, как генерал Власов, должен оставить после себя хотя бы одну книгу.

– Вы опять о книге? – настороженно проворчал генерал.

– Причем о книге вашего бытия, мой полководец. Воспоминания, записки. Вам ведь есть что вспомнить: советник Чан Кайши, командир механизированного корпуса, сражавшегося на западных границах Союза, участник обороны Киева и Москвы.

– Кому в Германии нужна книга генерала, оборонявшего Москву? – с ленцой в голосе спросил Власов.

– Кому?! – азартно оживилась Хейди. – Да лишь бы она появилась. Не представляю себе, чтобы в Германии нашелся хотя бы один офицер армии фюрера, который бы не захотел прочесть воспоминания генерала той армии, которая ему противостояла. А какой ценностью будут обладать ваши мемуары о создании Русской Освободительной Армии.

– Вы настолько серьезно говорите об этом? – постепенно вытравливал из голоса иронию мятежный генерал. – Не знаю. В голову никогда не приходило, – с солдафонской прямотой объяснял Власов. – И сомневаюсь, стоит ли тратить на это время.

– Это должна быть суровая книга сурового и по-своему талантливого, хотя и не очень везучего, генерала, – не обращала внимания на его ворчание Хейди.

Как всегда, когда ее охватывало пламя очередной идеи, она впадала в страстное самовнушение, в романтическую воинственность, в фанатичную веру в свое призвание. И тогда доводы ее становились такими убедительными, как будто любая высказанная мысль, любое желание или пророчество способны были материализовываться.

– Невезучего, это верно подмечено.

– Если мои слова неприятно поразили вас, значит, считайте, что я их не произносила. Поэтому вернемся к книге. Это должна быть исповедь полководца, оставшегося без армии, страны и народа, но решившего, что все это он вновь способен обрести своим мечом. Великая книга великого воина – вот что должно появиться из-под вашего пера, мой генерал генералов!

Самое удивительное, что Власов начинал верить в искренность этих порывов Хейди. В своем восприятии хрупкой на вид, миловидной немки он прошел несколько этапов: сначала ему казалось, что это всего лишь случайное мимолетное знакомство, затем он перестрадал уверенностью в том, что Хейди ему специально подсунули, чтобы следить за ним, привязать его к Германии, к рейху, и сделать предельно управляемым. Потом он вдруг решил, что Хейди, эта эсэс-вдова, всего лишь расчетливо выходит за него замуж, артистично изображая чувства, которых на самом деле не существует. Она потеряла надежду заполучить достойного мужа-немца и теперь готова оказаться в постели с русским, зато генералом.

И лишь в последние два-три дня, когда их общение стало более интенсивным, Власов вдруг увидел перед собой тот, особый тип женщины, рядом с которой невозможно оставаться обычным, рядовым, приземленным. Будь ты хоть окопным солдатом, хоть незаурядным злодеем или серым канцелярским служакой, оказавшись рядом с Хейди, ты неминуемо превратишься в «великого». Пусть даже это будет великий злодей или великий неудачник.

«Великий неудачник, – мысленно ухмыльнулся Власов, – это как раз для тебя. Поскольку именно на великого неудачника ты обречен самой судьбой».

И все же… Он по-настоящему начал верить в искренность намерений этой фурии – вот что происходило с Власовым в эту ночь, в которой секс становился всего лишь чувственной вуалью, под которой сотворялся очередной тайный союз честолюбивой женщины и честолюбивого полководца. Очень честолюбивой женщины, и еще более честолюбивого, хотя и подрастерявшего веру в себя, полководца.

– Так что не волнуйтесь, – нежно погладила она мужчину по оголенному, слегка вздрагивающему от ее прикосновений бедру. – Когда и чем бы ни завершилась эта война в Европе, мы еще успеем потолковать о ней языком литературного искусства. Вы даже не представляете себе, что за убийственный козырь подсунула тогда, в сорок первом, в карточную колоду вашей судьбы сама история, – по-заговорщицки рассмеялась Хейди, плотнее прижимаясь к нему. – Кстати, где сейчас находится ваш архив?

– Если вы имеете в виду наши нынешние армейские документы, то они хранятся в нашем штабе.

– Я говорю сейчас о вашем личном архиве, который, как я поняла, все еще не сформирован. Прячьте наиболее важные из документов, снимайте фотокопии с тех, которые вы не можете изъять из штабных бумаг, собирайте публикации в прессе, ведите дневниковые записи. Причем все эти бумаги должны где-то накапливаться, с таким расчетом, чтобы они уцелели во время капитуляции Германии.

– И ты согласилась бы стать хранительницей этого архива?

На сей раз Хейди с ответом не торопилась. После минутного молчания она, очевидно, готова была возобновить разговор, однако поднебесье над горной долиной, в которой располагался санаторий, вновь наполнилось равномерным, но мощным гулом моторов, который постепенно смещался к западной оконечности долины. Было понятно, что это возвращается после воздушного удара та волна ночных бомбардировщиков, которая еще недавно летела на восток.

Русский генерал и немка мысленно провожали вражескую эскадрилью в полном, суеверном молчании.

– Наверняка у вас найдутся более надежные хранители. Но если они не найдутся и если вы решитесь доверить свои бумаги мне, то вполне можете рассчитывать на мою порядочность.

– Я хорошенько подумаю над всем, что ты только что сказала, Хейди.

Даже если бы вся эта воздушная эскадра принялась разносить ее санаторий на камешки, то и после этого ничто не смогло бы заставить ее прервать нить разговора с Власовым. Она по-прежнему свято придерживалась ею же установленного правила: в брачном ложе заниматься не только любовью, но и планированием их общего великого восхождения к вершинам славы.