Японо-китайская война 1894-1895 гг. Неуслышанная война - Михаил Александрович Кутузов

Но обо всем по порядку. Прибывший в Сеул Отори ожидал увидеть толпы перепуганных иностранцев, ожидающих защиты от кровожадных повстанцев. Ничего подобного он не увидел. Мало того, на следующий день по прибытии его известили о взятии Чхонжу и полной победе правительственных войск. Отори вздохнул с облегчением, поскольку уяснил для себя, что необходимость отправки значительных японских сил в Корею отпала сама собой. Визит вежливости к Юань Шикаю еще более убедил его в правильности подобного решения. Тем более что немедленно по прибытии в Сеул он получил резкий протест корейской стороны, возмущенной подобными действиями.

В это же время в Пекине и Тяньцзине японские дипломаты вручили соответствующие заявления в цзунлиямынь и Ли Хунчжану. Ли Хунчжан в личной беседе с японским консулом в Тяньцзине Аракава подчеркнул, что Китай направил войска в Корею как в вассальное государство, руководствуясь давней традицией отношений. Причин, по которым следует направлять японские войска, он не усматривает, поскольку китайские войска быстро справятся с бунтовщиками и уж наверняка сумеют защитить от них всех иностранцев. Ответ из Пекина мало чем отличался. Временному поверенному в делах Японии в Китае Комура было поручено дать ответ Министерства иностранных дел. В нем, в частности, говорилось:

«…мое государство отнюдь не признает Корею вассалом Цинской империи…мое правительство не может отказаться от сохранения за собой самостоятельности в решении вопроса о количестве войск, направляемых в Корею. Оно не потерпит препятствий в вопросе о том, какой образ действий ему избрать…». Иными словами, мы сами знаем, что и как нам делать, и все наши действия носят совершенно законный характер. Понадобится совет — спросим. А засим — примите и прочее.

Однако дипломатические демарши в сторону Японии в Сеуле набирали и темп, и вес. Отори был вынужден постоянно давать объяснения действиям, которых до конца не понимал. 11 июня — решительный протест главы корейской палаты иностранных дел Чо Пён Сика. 12, 13, 14 июня — новые обращения официальных лиц Кореи. 13 июня в бой вступила тяжелая дипломатическая артиллерия: временный поверенный в делах России в Корее барон Павел Керберг посетил посланника Отори и потребовал объяснений целого ряда вопросов. Вот некоторые выдержки из его официального запроса: «Мне стало известно, что несколько сот японских солдат прибывают в Корею. Несколько дней назад я слышал от временного поверенного Сугимура, что их целью является охрана Вашей миссии. Но, как Вам известно, сейчас в Сеуле все спокойно, и, судя по заявлению главы палаты иностранных дел, бунтовщики разгромлены и обращены в бегство, а правительственные войска уже вступили в Чончжу. Полагаю поэтому, что нет никакой необходимости вводить в Корею значительные контингенты войск… Дальнейшая высадка японских войск может показаться по меньшей мере странной». В тот же день немецкий вице-консул посетил стажера-чиновника по делам внешних сношений Мацуи и в довольно решительных тонах потребовал объяснений происходящего.

Отори ощущал явную враждебность действиям Японии. Поэтому решился на беспрецедентный шаг: начал консультации с Юань Шикаем относительно ОДНОВРЕМЕННОГО ОТВОДА КИТАЙСКИХ И ЯПОНСКИХ ВОЙСК ИЗ КОРЕИ (курсив мой. — М. К.). Юань Шикай даже успел сообщить телеграммой Ли Хунчжану итоги предварительных договоренностей: в стране остается небольшая часть войск, высадившихся до 15 июня, большая же часть солдат выводится из Кореи. Япония выводит три четверти своих солдат, оставшиеся 250 размещаются в Инчхоне. Китай выводит четыре пятых своих войск, а оставшиеся 400 человек из Асана перемещаются в район Инчхона. После окончательного подавления восстания эти войска тоже предполагалось вывести из страны.

Самодеятельность Отори вызвала недоумение министерства иностранных дел и лично министра Муцу: «В соответствии с Вашим пожеланием Генеральный штаб приказал Осима разместить солдат в Инчхоне… Если отряд Осима будет долгое время оставаться в Инчхоне, МЫ ПОТЕРЯЕМ УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ ВВЕСТИ ВОЙСКА В СЕУЛ(!!! Курсив мой. — М. К.). Крайне постыдно будет для нас, если наши войска, ничего не предприняв, с пустыми руками вернутся на родину. Мало того, это нанесет вред нашей политике. Поэтому не лучше ли будет без лишних проволочек ввести войска в Сеул, если к этому не будет никаких препятствий?» В тот же день пришла еще одна телеграмма, в которой Отори предлагалось выйти с предложением китайцам о привлечении японских войск для подавления восстания: «Поскольку крайне желательно скорейшее восстановление мира в Корее, Вы можете предложить услуги японской армии для подавления восстания, если китайские солдаты будут по-прежнему бездействовать, находясь в районе Асана.

Авторская пометка на полях: все перевернуто с ног на голову. Китайские войска в Асане бездействовали именно потому, что воевать было уже не с кем. Мир в Корее, пусть относительный, но был достигнут, и Отори это видел собственными глазами. Мало того, той же точки зрения придерживались и все дипломаты в Сеуле. Отори никак не мог понять, почему его заставляют называть белое черным? Более чем прозрачный намек был заключен в последнем абзаце этой телеграммы.

Что касается нашей дальнейшей политики в отношении Кореи, то ЯПОНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО БУДЕТ ВЫНУЖДЕНО ПРИНЯТЬ ЖЕСТКИЙ КУРС (курсив мой. — М. К.). Этот вопрос находится в данный момент в стадии обсуждения между мною и графом Ито».

Отори был удивлен столь бесцеремонным приказом, но попытался оправдать себя знанием положения дел на месте. В ответной телеграмме от 14 июня он сообщал в Токио: «…бунтовщики разгромлены. Китай не намерен посылать свои войска в Сеул. При таких обстоятельствах нет никакой необходимости отправлять значительные вооруженные силы для охраны нашей миссии и защиты наших подданных. Кроме того, следует опасаться, что подобные действия могут вызвать сомнения в наших истинных целях со стороны Китая, России и других государств, и они тоже могут принять решение об отправке в Корею своих солдат. До тех пор, пока нынешнее положение не изменится и не возникнет новая ситуация, которая могла бы рассматриваться нами как угрожающая, мы будем лишены возможности найти удобный предлог для введения в Сеул 4000 наших солдат. Если японское правительство решит все же принять подобные меры, это нанесет вред нашим внешним отношениям. Все эти возражения, конечно, теряют свой смысл, если японское правительство окончательно решило послать войска, невзирая на последствия».

Однако подобная позиция Отори не встречала поддержки не только в Токио, но и среди сеульских японцев. И Сугимура, и советник МИДа Мотоно настоятельно рекомендовали господину посланнику, мягко говоря, не выпендриваться. Тот же Сугимура писал: «Наше правительство посылая столь значительные вооруженные силы в Корею, очевидно преследует какую-то скрытую цель. Поэтому Вы должны принять меры в этом направлении, а не препятствовать высадке японских солдат…». Но Отори не слушал многомудрого советника. И напрасно…

Сугимура Фукаси уже давно играл в этой ситуации собственную игру, и вполне этой игре соответствовал: к моменту описываемых событий он служил в Корее больше десяти лет, пересидев во всех своих должностях троих глав дипломатической миссии в Сеуле; он знал страну едва ли не лучше всех. Еще 13 июня, в Инчхоне, он совершил поступок, которого трудно было бы ожидать от японского чиновника, воспитанного в духе безусловного подчинения непосредственному начальнику. Он направил памятную записку министру иностранных дел, в которой излагал свою точку зрения относительно возможностей и перспектив японской политики в Корее. Записка настолько важна, что ее есть смысл процитировать целиком: