Андерманир штук - Евгений Клюев

Выпили шампанского.

– Вы мне, Антон Петрович, вот что скажите: неужели Вы всерьез верите, что там у Вас – ммм… в сердце нашей родины – хотя опять же, конечно, непонятно, что сердцем считать, – все так, как и выглядит? – Он покачал головой. – Дитя… че-ло-ве-че-ско-е дитя! Вы думаете, там нет потайных улиц, площадей потайных? Вот хоть и на кольце Садовом – кроме тех шестнадцати улиц и шестнадцати площадей, которые Садовое кольцо составляют, – глупое ведь число-то, 16, ничего в мире по шестнадцать не бывает – всего либо по три, либо по семь! Ммм… Садово-Одоевская какая-нибудь улица, Садово-Оружейная, Садово-Басманная – это я просто воображаю себе, что там может быть, а там все может быть, Антон Петрович. Там же поблизости Скородом-Земляной-город снесли, а это сотни улочек, переулочков, проулков! Или, по-вашему, зачем было единственную просто Садовую называть Большой Садовой, если ни Малой, ни Средней Садовой не было и нет? Топонимика, господин фокусник, дело серьезное…

– Вы, Пал Андреич, еще помните, что Вы скрипач? – Антон Петрович спросил это без тени язвительности – к счастью, точно так и был услышан.

– Я, разрешите представиться, этимолог, – отозвался тот, – если Вам, маг и волшебник, это что-нибудь говорит. Институт языкознания АН СССР. Скрипка – чепуха, пустяки, глупости. Природный талант, да руки давно-о-о не те. Дрожат. Пью-с. А с историей градостроительства Вы не шутите, друг мой… Вот, говорят, в братских славянских странах – в Югославии, во всяком случае, – такие вещи хорошо понимают. Сербы, например, старых табличек с названиями улиц не удаляют. Если улицу переименовывают, так новую табличку просто над старой вешают: чтобы оба названия видно было. Я слышал, в Белграде, например, есть улицы, на которых по три-четыре таблички сразу, – так что там улицу потерять ох как не просто: это только на вид, дескать, здесь у нас одна улица, а на самом деле – несколько, и у каждой – своя память! Вот и получается: ничего важнее топонимики нет… ибо что такое топонимика, скажите мне? Топонимика – это действительность языка, а язык, Его Величество Язык, – единственный, кто помнит. Можно видимостью вокруг пальца обвести, формой обмануть, силуэтом одурачить, но не именем! По одежке встречают, по уму провожают, по имени помнят…

Они опять выпили.

– Вот, голубчик мой, – становясь все более нежным, продолжал Пал Андреич – Нескучный дворец и Нескучный сад… они с чего так названы? Понятно, Вы скажете, что там усадьба «Нескучное» стояла – которая в первой половине девятнадцатого века некоторое время в царском владении находилась… ну, и?

– Вы к тому, что где-то было имение «Скучное» – и были поблизости, или даже есть до сих пор, «Скучный дворец» и «Скучный сад»? – не то скептически, не то нет продолжил Антон Петрович.

– Да ясно же, как Божий день! – расцвел улыбкой Мартынов. – Тут ведь все просто. Например, улица 1-я Хорошевская имеет в топонимике положительный и отрицательный след: идя по положительному, приходим, скажем, ко 2-й Хорошевской (иначе зачем Первая?), идя по отрицательному – к одной, по крайней мере, Плоховской (иначе зачем Хорошевская?).

– Вы пьяны, скрипач! – сказал Антон Петрович.

– Я почти всегда пьян, – ответил тот, – так что это ничего не меняет. Ни во мне, ни в окружающей меня действительности. Рекомендую обратить внимание на второе.

– Если следовать Вашей логике… – начал Антон Петрович.

– …все и будет в порядке, – навсегда закончил Мартынов и разлил по стаканам остатки шампанского. – Потому как по логике моей получается, что никаких случайных имен в мире нет и быть не может. То есть все правильно получается, скажу я Вам по большому секрету… маги умеют секреты хранить?

– Умеют, – сухо заверил маг, волшебным образом не пьянея вообще. – Дело у меня, Пал Андреич… человека найти, на 8-й Песчаной, помните?

– Помню, – глухо отозвался тот. – Помню, к сожалению. Только помочь не могу – сказал же: пути не знаю. И Вам узнавать не советую: опасное дело… а человек Вы уж больно симпатичный. Они ведь, Антон Петрович, пространства-то эти… – не пересекаются и между собой только парадоксальным образом связаны. То есть не попасть Вам отсюда туда. А назад, оттуда сюда, – уж и подавно.

– Да я же побывал там… – против воли вырвалось у Антона Петровича.

Пал Андреич протрезвел.

Следующим был портвейн – прекрасный, кстати, только уже ни гостю, ни хозяину неважно было, какого качества портвейн… Пился он машинально – с таким же успехом это мог быть компот. Или бульон. Потому что и вечер, и разговор становились все темнее. Теперь, правда, повествовательная инициатива перешла к Антону Петровичу: Мартынов расспрашивал его о 8-й Песчаной и требовал деталей, деталей, деталей… Но в конце концов не выдержал:

– Одним словом… все так же, как здесь, получается?

– «Здесь» – это Вы что все-таки имеете в виду, Пал Андреич?

– Да понять бы Вам уже… – начал было тот, но махнул рукой. – А Льва Вы не спросили, каким образом он домой добрался?

– Нет, но на автобусе, наверное, – на том же, на каком приехал… ммм, триста седьмом. – Тут Антон Петрович вздохнул и опустил голову: – Который к нам на «Аэропорт» сроду не ходил.

– Кто бы сомневался, – пробормотал Мартынов. – Если у нас в Москве номера автобусов – только от 1 до 299, а после 299 – сразу 500, где-то эти двести-одна-штука-автобусов должны же обнаружиться? Только не говорите мне, что их не существует!.. Хоть таксисты-то как выглядели, машины их как выглядели?

– Не помню. Вот… странное дело, совсем не помню! – попытался сосредоточиться, но тут же и сдался Антон Петрович.

Мартынов помотал головой, потом усмехнулся:

– А ведь, так-то разобраться, и не должны помнить: кто помнит, как Харон выглядел? Не было у Харона характерных черт – и зачем бы они ему? Пассажиров только отвлекать!..

– Весельчак Вы, – без улыбки сказал Антон Петрович.

– Да нет, – махнул рукой тот, – какое веселье… Боюсь я за Вас. Кажется мне, что такие походы к добру не приводят. Противоестественные они. Нельзя вторгаться в логику пространств. Я, кстати, полагал, что и невозможно оно – до последнего времени полагал… гм, до последнего просто мига.

Но Вы вот сидите передо мной и подтверждаете все то, что я в своей голове дурной годами строил – и уже ведь разрушить было хотел: за ненадобностью. Мне бы и радоваться, так сказать, подтверждению, а – страшно. Оказывается, еще тоньше эта стенка между мирами… может, и нету никакой стенки-то! Ну, тогда понятно, понятно… что понятно? – предупредил он вопрос Антона Петровича. – Да то понятно, куда все исчезает… люди исчезают куда. И в моей вот жизни исчезали, да и в Вашей, определенно. А тут проще простого получается: сел в беспризорный миг своей жизни не в тот автобус – и поминай как звали! Или вот… свернул слишком поспешно, или окликнули не вовремя, оступился – и… все понятно.

– Все понятно, – эхом повторил Антонио Феери. – У меня ведь, знаете, жена исчезла, Джулия. Женщина-змея. И не нашли никогда. Один чешуйчатый комбинезон на полу в костюмерной остался, словно она из кожи змеиной выскользнула.