Ночная жизнь моей свекрови - Дарья Донцова

– Точно, – кивнула я.

– Шубу оставь себе, – гордо заявил Олег.

– С ума сошел! – разозлилась я. – Уноси!

Минут пять мы перекидывались шибоболем.

– Дура! – вопил Олег. – Ее шила сама Елена Ярмак! Лично! Своими руками! Знаешь, кто она такая? Модельер с мировым именем! Шуба от Елены Ярмак – это как Юрий Гагарин! Ее вещи весь Голливуд носит! Уитни Хьюстон от нее тащится!

Сравнение меня удивило, я замерла с мехами в руках.

– При чем тут первый космонавт?

– Он единственный, да? – вытер вспотевший лоб Олег. – И шуба тоже!

– Вот и забирай ее! – не сдалась я.

– Не могу, – сказал Олег.

Мне стало интересно:

– Почему?

– Охрана в джипе сидит, – грустно сказал бизнесмен, – если вернусь с шибоболем, вмиг поймут: ты мне отказала. Оставь ее себе!

– Не собираюсь! – заорала я. – Можешь мне пол-Европы подарить, не возьму. Я люблю Макса.

– Тише, тише, – попросил Олег. – Не тренди! Я просто скажу парням, что у нас все случилось. Для имиджа! О’кей? Тебе шуба, мне репутация. Иначе слух пойдет: Вайнштейн с бабой не справился!

Мы поспорили еще некоторое время, потом я сгребла шубу:

– Ладно, беру, только уйди.

– Молодец, – обрадовался Олег, – договорились.

Вайнштейн убежал. Я с шубой в охапке понеслась на лоджию.

– Правильно, – заскрипела вслед Роксана, – и мужу не изменила, и манто получила. Очень хозяйственно!

Я выскочила на балкон, перевесилась через перила и закричала:

– Витя! Андрюша!

Шкафоподобные парни, стоявшие у джипа, задрали головы.

– Держите! – завопила я и швырнула шубу.

Манто полетело вниз, напоминая диковинную птицу.

Я вернулась в квартиру и пошла в столовую.

– Полмиллиона в валюте, – причитала Роксана, – если вам не нужно, бедным отдайте. Лично мне! Я «спасибо» скажу!

Слава богу, в этот момент затрезвонил сотовый, и муж велел мне спешно ехать в офис.

В кабинете кроме Макса сидел еще и Вадим. Ковальский при виде меня скорчил такую гадкую ухмылку, что мне захотелось вылить ему за шиворот бутылку минералки. Желание было почти нестерпимым, я сцепила пальцы рук в замок и выпалила:

– Я хотела отправиться в клинику Баринова, пообщаться с Алиной, но пришлось менять план и мчаться сюда. Что случилось?

– Сурово! – не замедлил с оценкой моего выступления Ковальский. – Здравствуй, Лампа, сегодня мы еще не виделись. Макс, она в вашей паре строгая госпожа?

– Садись, дорогая, – нежно попросил Макс, – тут куча информации, которую тебе нужно знать. Начинай, Вадик.

Ковальский стер с физиономии мерзкую ухмылку:

– Я прошерстил гору инфы. Женских трупов, таких, что нам подходят, не обнаружил. Но это не значит, что их нет, вероятно, просто не нашли.

– Ценное сообщение, – фыркнула я, – стоило ради него нестись сюда со всех колес.

– Настоящая блондинка! – не остался в долгу Вадим. – Не дослушала до конца и сделала вывод.

– Брек, ребята, – приказал Макс. – Подеретесь после работы. Ковальский, говори.

– Зато нашлись дети, – спокойно продолжал эксперт, – шесть лет назад пятнадцатого июля пропала Ванда Плес. Девочка не вернулась из школы. Вот ее фото.

Передо мной на столе оказался снимок светловолосой, голубоглазой, улыбающейся малышки.

– На момент исчезновения ребенку исполнилось девять лет, – рассказывал Ковальский, – она из хорошей семьи, отец полковник, мать врач. Ванду любили, баловали, учили, воспитывали. Школа, которую посещала девочка, находится во дворе ее дома. В час дня она покинула учебное заведение, идти ей до подъезда три минуты, было светло…

– Эй, постой, – воскликнула я, – какие занятия пятнадцатого июля? Летние каникулы в разгаре.

Вадим вздернул уголок рта:

– Ванда посещала гимназию американского типа. Там другие порядки. Дети отдыхают летом в августе, зато у них месяц зимой, столько же весной и еще всякие там Дни благодарения, матери, звездно-полосатого флага.

– Понятно, дальше, – попросил Макс.

– В час Плес ушла из школы, – повторил Вадим, – и все. Больше ее не видели. Через два дня одежда девочки и ранец были найдены неподалеку от родного подъезда, все покрывала запекшаяся кровь. Мать Ванды в тот же день выбросилась из окна, отец умер от инфаркта через месяц. Через два года исчезла Таня Косых.

Ковальский выложил на столешницу еще одну фотографию.

– Блондиночка с голубыми глазами, – выдохнула я, – тот же тип, что и Ванда.

– И, внимание, Косых исчезла пятнадцатого июля, – поднял указательный палец Вадим, – правда, с ней вышла другая история. Татьяна отличалась склонностью к бродяжничеству, с пяти лет уходила из дома. Мать девочки алкоголичка, зарабатывала на жизнь проституцией.

– Такая мамаша не поднимет шум по поводу исчезновения ребенка, – сказала я.

– Не стану спорить, – вполне дружелюбно согласился Вадим, – но у Косых была соседка Антонина Лязгина, она кормила девочку, жалела. Антонина не видела ребенка с пятнадцатого июля и помчалась в милицию, когда нашла на лестничной клетке возле своей двери одежду Тани всю в крови. Все покрывала кровь. Девочка пропала без следа. Ее мать вскоре допилась до смерти, Лязгина вышла замуж за итальянца и уехала в Неаполь. Да, забыл сказать, Тане на момент пропажи исполнилось девять лет. Прошло еще два года, и пятнадцатого июля исчезла Ваня Реутова.

Я опешила:

– Мальчик?

– Девочка, – поправил Вадим, – ее полное имя Иванна, но все звали малышку Ваня. Снова имеем одинокую мать, но на сей раз вполне приличную, продавщицу в бутике. Хорошая зарплата позволила ей нанять няню. За Ваней приглядывала соседка Раиса. Рая в тот день накормила девочку обедом и разрешила пойти во двор. Все. Дальше можно не продолжать. Малышка домой не вернулась. Мать Реутовой начала пить, сейчас она лежит в клинике, и беседовать с ней бесполезно.

Проходит год, подчеркиваю, что не два! Пятнадцатого июля похищают Галю Вербову. У ребенка ни отца, ни матери, зато в наличии бабушка-актриса и дедушка-академик.

Пропажу Гали заметили быстро. Девочка отправилась в магазин за хлебом и не вернулась. Бабушка Ангелина Иосифовна подняла тревогу примерно через час. Дед Лаврентий Моисеевич имел обширные связи, он поставил на ноги всю Москву. Фото Вербовой даже показывали по телевизору. Но все усилия пропали зря. Прошел год, а от Гали ни слуху ни духу. Да, ее окровавленную одежду положили на лестнице Вербовых семнадцатого июля.