Год Крысы. Видунья - Ольга Громыко

Такой подход к делу девушку огорошил. Война — это же ужас, конец света, безжалостная стихия, как ураган или лесной пожар! А Альк рассуждает о ней, будто Сурок о поездке на рынок: чуток попотею, зато вернусь с наваром.

— А что тебе в Шахтах нужно?

— У меня там дедушка живет. Бывший путник.

Рыске почему-то сразу представилась седенькая бородатая крыса, опирающаяся на прутик.

— Человек?

— Да. Ему повезло, — со странным выражением подтвердил Альк.

— Он тебя расколдует?

— Возможно, он знает, как это сделать, — уклончиво ответил крыс.

— И что потом?

— Я тебе заплачу, и распрощаемся. При любом исходе.

— Что, и клад там же зарыт?

— Угу. В горшке под нужником.

Рыска насупилась.

— Опять издеваешься?

— Да пошутил я про клад, дурочка. Я из очень знатной семьи, у моих родителей есть даже родовой замок — не говоря уж о фамильных драгоценностях. Получишь ты свои златы, даже в бриллиантах, если пожелаешь.

— В че-о-ом?

— Ясно. Тогда в златах. Или в сребрах. Или в медьках, отольешь из них корову в полный рост и поставишь в палисаднике.

Рыска фыркнула. Если б такая корова монетами доилась, можно было б и отлить!

— Так, может, к тебе на «вы» надо обращаться? Раз ты породистый такой?

— Обращайся, — благосклонно согласился Альк. — И кланяться не забывай, простолюдинка сиволапая.

— Вот еще!

— Ты ж сама предложила.

Крысюк сполз с покрывала и, припадая на все четыре лапы, поволокся к пучку травы. Девушка сердито бросила в костер большой корявый сук. И почему в разговоре с Альком она действительно ощущает себя дурой-девкой?!

* * *

С опушки на город открывался такой вид, что Рыска замерла от робости и восхищения. Конец весны расшил холмы маками, как старательная невеста — свадебное полотенце: густо и с душой. В центре огромным караваем лежал такой же алый город. Крыши смыкались плотно-плотно, словно шляпки опят; отсюда казалось, что они вовсе срослись. Понятно теперь, почему его Макополем кличут!

— Ну, чего застыла? — нетерпеливо окликнул Альк, с утра ехавший на коровьей спине в одиночестве: Рыскина попа решила, что вчерашнего опыта верховой езды с нее достаточно. Крыс же чувствовал себя намного лучше и уверенно держался за подстилку, умудряясь даже вставать на дыбки на ходу.

— Они что — все черепичные?!

— Вот еще. В основном — крашеная солома.

— Все равно красиво, — завистливо вздохнула Рыска. Какой маленькой, тусклой и жалкой казалась ее веска по сравнению с этим великолепием!

— Издалека и с наветренной стороны. Кончай слюни пускать, нас уже телега настигает.

Девушка испуганно оглянулась, но две бабы и мужик простецкого вида, сидящие на груде мешков, были ей незнакомы и выглядели безобидно.

— Ну и что? Пусть обгоняют.

— Надо проехать через городские ворота прямо перед ними.

— Почему?

— Они должны заплатить пошлину за ввоз товара. Стража будет смотреть на них, а не на тебя. Влезай на корову.

— Зачем?

— Для солидности. И ворье не дотянется.

— Я деньги за пазухой держу!

— Да хоть в зад засунь, эти — достанут.

Рыска скептически фыркнула, но все-таки, тихонько поойкивая, оседлала Милку. Альк тут же деловито вскарабкался по платью и, прежде чем девушка поняла, что плечом он ограничиваться не собирается, поддел мордочкой воротник и нырнул за шиворот.

— Ты что делаешь?! — заверещала Рыска, оттягивая ткань с мерзкой, царапающейся и щекочущейся крысой.

— Деньги твои охранять буду.

— Вылазь немедленно! — Не сиди девушка на коровьей спине, наверняка попыталась бы сорвать платье вместе с Альком. О Хольга, у меня за пазухой крыса!!! Ладно еще когда он в подоле лежал, но к голому телу!

— Чтобы меня каждый встречный видел?

— Ну… в торбу спрячься!

— Спасибо, я там уже был. Не понравилось.

— Вот и мне не нравится!

— Ничего, скоро притерпишься. — Альк развернулся и царапаться перестал.

Ощущение все равно было неимоверно гадостное: как будто это чуждое, мелкое и мохнатое вот-вот ей в пупок зубами вопьется.

Телега пронзительно заскрипела за самой спиной, поворачивая оглобли, чтобы объехать помеху. Весчане изумленно таращились на странную девушку, разговаривающую со своим животом. Рыска, спохватившись, хлопнула ладонью по Милкиному крупу, и корова, вздрогнув от неожиданности, припустила с горочки.

— Чтоб те Саший так дороги путал, как ты с этой определиться не можешь! — полетело вслед сердитое. Оглобли снова заскрипели, возвращая колеса в колеи.

Рыске было не до угрызений совести: корова впервые шла под ней галопом, а жалкое подобие узды, сделанное из веревки, могло служить только шатким поручнем. К счастью, возле города дорога выровнялась, и Милка сама перешла на трусцу. Как Альк и предсказывал, двое рослых детин у ворот едва удостоили оробевшую девушку взглядом. Блеющего «в город, к братцу в гости» им хватило. Зато на телегу молодцы набросились, как волки на жирного барашка: один полез по мешкам на самый верх, щупая, во всех ли одно насыпано, другой принялся допытываться, откуда товар и почем собираются торговать.

Очутившись внутри, Рыска мигом забыла и о крысе за пазухой, и о ноющей попе, и даже о поисках Жара. Девушка вертелась на коровьей спине как блоха, впервые в жизни вскочившая на собаку. Сколько вокруг всего! Яркого, шумного, необычного! И все куда-то торопятся, проходят мимо, даже не кивнув друг другу. А торговцы, наоборот, за локти хватают, зазывают в лавки! Весковый-то лавочник даже головы из окошка не высунет; к нему покупатель и так, если надо, зайдет — больше ж некуда. И ни одного дерева! Только ящики с цветами на окнах, длинные душистые плети свешиваются до следующего этажа или земли, а навстречу им, оплетая дома, поднимается несъедобный коровий виноград. А одежда какая! Синяя, красная, зеленая, будто из травы соткана! Некрашеного полотна и шерсти вообще-то гораздо больше, но они как-то теряются, будто в воробьиную стаю залетело несколько малиновок и щеглов и все внимание только им.

— Ой, смотри, какие у этой тетки смешные рукава! Аж по земле метут!

— Ты бы еще пальцем в нее тыкнула, — сварливо одернул Рыску Альк, высунув морду из ворота. — И не ори так, это ж город, а не коровник!

— А как она с ними белье стирать будет? — не унималась девушка. «Тетка», и без пальца заметив неприличное внимание простолюдинки, порозовела и сделала непроницаемое лицо. — А если сзади наступят?